Николай и Александра - Роберт К. Масси Страница 102

Военные поражения, враждебные настроения среди жителей отразились и на некоторых членах правительства. Генерал Сухомлинов, которому на этот раз не удалось отшутиться на вопрос, почему у армии катастрофически мало орудий и боеприпасов, 20 июня был смещен, 27 июня государь заявил: «Я ожидаю… от всех верных сынов Родины, без различия взглядов и положений, сплоченной, дружной работы для нужд нашей доблестной армии». Он также указал, что будет созвана Дума «для того, чтобы услышать голос российской земли». Был создан особый Совет обороны. Меры были полезные, но запоздалые. Сменивший Сухомлинова новый военный министр генерал Поливанов – энергичный, резкий и решительный человек – откровенно заявил своим коллегам по министерству на заседании Совета министров 16 июля: «Я считаю своим долгом сообщить Совету министров, что держава в опасности. Где кончится наше отступление, знает один только Бог».

Видя, что его войска отступают, государь испытывал настоятельную потребность встать во главе армии. 16 июля, нервно расхаживая по дорожкам парка в Царском Селе вместе с сыном и Пьером Жильяром, он заявил наставнику цесаревича: «Вы не поверите, как тягостно мне пребывать в тылу. Мне кажется, что здесь все, даже воздух, которым дышим, ослабляет энергию, размягчает характеры… Там же – дерутся и умирают за Родину. На фронте одно чувство преобладает над всем: желание победить».

Пристальное внимание императора к любимой им армии имело еще одну, менее возвышенную причину – враждебное отношение государыни к великому князю Николаю Николаевичу. Александра Федоровна никогда не жаловала этого темпераментного, решительного воина, который был гораздо выше ростом ее супруга. Она не могла простить великому князю его мелодраматический жест, когда тот заявил, что застрелится на глазах у государя и Витте, если не будет подписан манифест, который привел к созданию Думы. Она знала, что благодаря его богатырскому сложению и внешности воеводы былых времен на фронте к великому князю относились как к самому значительному представителю императорской фамилии. Поговаривали, будто Николай Николаевич не пресекает слухов, что ему суждено стать Николаем III. Хуже того, великий князь люто ненавидел Распутина. Решив вернуть расположение одного из самых влиятельных своих прежних покровителей, который и познакомил его с царской семьей, старец однажды направил телеграмму великому князю, в которой сообщал, что намерен приехать в Ставку, чтобы освятить икону. Николай Николаевич ответил на это: «Приезжай, Гришка. Повешу».

Распутин сумел расправиться с могущественным противником, «подобрав к тому ключи». В присутствии императрицы старец то и дело намекал: главнокомандующий, дескать, ищет популярности среди армейцев, отодвигая в тень государя, чтобы самому однажды занять престол. Великому князю не будет удачи на поле боя, так как Господь не желает благословить его. Разве может Господь даровать ему победу, раз он отвернулся от Божьего человека? Если оставить в руках у великого князя такую большую власть, он постарается убить старца, но что станется тогда с наследником, царем и всей Россией?

Пока русские войска продвигались вперед, положение великого князя было прочным. Но после отступления доверие к нему стало падать. В течение всего лета императрица бомбардировала супруга письмами, полными упреков в адрес генералиссимуса, инспирированных «Божьим человеком».

11 июня 1915 года: «Пожалуйста, ангел, заставь Н[иколашу] смотреть твоими глазами… Пожалуйста, прислушайся к Его [Распутина] совету, когда Он высказывается так серьезно и не спит ночей из-за этого. Раз ошибешься, и мы должны будем за это поплатиться».

12 июня: «Как бы я хотела, чтобы Н[иколаша] был другим человеком и не противился Божьему человеку».

16 июня: «У меня нет абсолютно никакого доверия к Н. – я знаю, что он далеко не умен и, так как пошел против человека, посланного Богом, его дела не могут быть угодны Богу, и его мнение не может быть правильно… Над Россией не будет благословения, если ее повелитель допустит, чтобы человек, посланный Богом на помощь нам, подвергался преследованиям. Ты знаешь, как велика ненависть Н[иколаши] к Гр[игорию]».

17 июня: «Это вина Н[иколаши] и Витте, что вообще существует Дума, и тебе она причинила более хлопот, чем радости. Ах, мне не нравится, что Николаша участвует во всех этих больших заседаниях, в которых обсуждаются внутренние вопросы. Он так мало понимает нашу страну, но импонирует министрам своим громким голосом и жестикуляцией. Я временами прихожу в бешенство от его фальшивого положения… Никто не знает, кто теперь император… Похоже на то, словно Н. все решает, выбирает, сменяет. Это меня совершенно убивает».

25 июня: «Мне противно, что ты находишься в Ставке… что слушаешься советов Н., а это нехорошо и этого не должно быть – у него нет прав так действовать… вмешиваясь в то, что касается тебя. Все возмущены тем, что министры отправляются с докладами к нему, как будто бы он теперь государь. Ах, мой Ники, все делается не так, как следовало бы, и потому Н[иколаша] держит тебя поблизости, чтобы заставить тебя подчиняться всем его идеям и дурным советам».

Государь не разделял опасений императрицы относительно намерений великого князя. Он его уважал и целиком (и вполне оправданно) доверял ему. Во время посещения Ставки Палеологом посол однажды вздумал в присутствии главнокомандующего обсуждать решения императора. Великий князь осадил француза, заявив, что никогда не обсуждает решения Его Величества, если тот не соизволит обратиться к нему за советом. Когда среди некоторых чинов армии поползли слухи, распространяемые неприятельскими агентами, что незачем, дескать, русским воевать с Германией, «в приказе по армии он [Николай Николаевич] объявляет низким преступлением этот предательский прием врага и заканчивает так: „Всякий верноподданный знает, что в России все, от главнокомандующего до простого солдата, повинуются священной и августейшей воле помазанника Божия, нашего высокочтимого императора, который один обладает властью начинать и оканчивать войну“».

Николай II всячески пытался сгладить отношения между Александрой Федоровной и великим князем. Он возражал супруге: «Голубка моя, я не согласен с тобой, что Н. должен остаться здесь на время моей поездки в Галицию. Напротив, именно потому, что в военное время я отправляюсь в завоеванную провинцию, главнокомандующий должен сопровождать меня. Он едет со мной, а не я с ним».

По мере того как отступление русских войск продолжалось, государь все больше укреплялся в мысли принять на себя верховное командование. Видя нависшую над армией и державой опасность, император чувствовал себя обязанным объединить гражданскую и военную власть и возложить на себя всю ответственность за судьбы России. На заседании Совета министров, во время которого великий князь Николай Николаевич подвергся ожесточенным нападкам за его методы руководства военными действиями, премьер-министр Горемыкин предостерег коллег: «Я считаю своим долгом вновь напомнить членам Совета быть чрезвычайно осмотрительными, говоря с императором относительно Ставки и великого князя. Недовольство великим князем в Царском Селе приобрело такой характер, какой может привести к серьезным последствиям. Боюсь, ваши упреки могут послужить поводом к значительным осложнениям».