Английская портниха - Мэри Чэмберлен Страница 10

Раздался тихий стук в дверь – их сигнал, – однако Станислас ввалился в номер, не дожидаясь ответа.

– Война. – Лицо у него было пепельным, осунувшимся.

Аде вдруг стало зябко, хотя в комнате было тепло, она вдруг как-то ослабла. Войны не должно было быть.

– Уже объявили?

– Пока нет, – ответил Станислас. – Но офицеры, которых я встретил внизу, сказали, что их мобилизовали и войска привели в полную готовность. Гитлер вторгся в Польшу. – Ада впервые слышала, чтобы он говорил с такой отчаянной злостью.

Война. Сколько Ада себя помнила, ей приходилось отмахиваться от этого слова, как от назойливой осы. Но «оса» неустанно кружила рядом, и Ада научилась терпеть ее болезненные укусы. Отец плакал только раз в год, каждый ноябрь; в шляпе с высокой тульей, траурном сюртуке он будто съеживался, с трудом извлекая слова из памяти, замутненной газами. Он пел гимн в честь своего брата, погибшего в Великую войну. Достаточно храбр, чтобы умереть за свою страну, но недостаточно хорош для чертова орденского Креста; солдатская медаль – и только. Ему было всего семнадцать. Господь нам подмога во веки веков…

Война. Мать молилась за своих братьев, которых Ада никогда не видела, сгинувших в ненасытной утробе Ипра и Соммы; пропали без вести, предположительно погибли, погребены в топкой грязи на поле боя. Исчезло целое поколение молодых мужчин. Поэтому тетя Лили так и не вышла замуж, а тетя Ви ушла в монастырь. Только говоря о войне, мать прибегала к непристойностям. Сраная бойня. Столько людей положили. И за что? Хуже смерти, чем утонуть в трясине, Ада не могла вообразить.

– Мы должны вернуться домой. – Ада плохо соображала, голос ее срывался. Война внезапно стала реальностью. – Надо сообщить моим родителям. – Она надеялась, что они не получили ее открытки. Иначе их удар хватит.

– Я послал им телеграмму, – сказал Станислас. – Прямо отсюда, из гостиницы.

– Телеграмму? – Телеграммами сообщают только о смерти. Да они обезумеют, когда к ним явится почтальон.

– Они ведь тяжело больны, – пояснил Станислас. – Им просто необходимо знать, что ты жива-здорова.

Ада забыла о том, что наговорила ему. Ну конечно.

– Ты… – она замялась, подыскивая слова, – очень добр. И внимателен.

Поступок Станисласа тронул ее. Во всей этой неразберихе его первая мысль была о ней. И о ее родителях. Ей стало стыдно. Она наплела ему, что родители не выходят из дома. Может, даже сказала, что они прикованы к постели. Она непременно с этим разберется, когда вернется домой, и все исправит. Хватит лгать.

– Телеграмму я отправил на имя миссис Б., я же не знаю твоего адреса. Она даст знать твоим родителям. Полагаю, все будет в порядке. – И, прежде чем Ада успела ответить, Станислас добавил: – Кто присматривает за ними? Ты оставила их в надежных руках?

Ада кивнула, но в его взгляде читалось неодобрение.

Собирались они молча. Гостиничный холл оккупировали офицеры в голубой форме. Попадались и солдаты. Ада никогда не видела столько военных сразу. Прочие постояльцы – многих Ада знала в лицо, встречала их по вечерам в ресторане – либо спорили о чем-то, сбившись в кучки, либо, навалившись на стойку портье, кричали и размахивали руками. Ада ощущала мускусный запах взбудораженных мужчин, и бушевала в них не похоть – кровь.

– Следуй за мной. – Станислас взял ее чемодан. Они пробрались сквозь толпу к вращающимся дверям парадного входа. – Гар-дю-Нор, – бросил Станислас мальчику-посыльному, и тот свистнул, подзывая такси.

Улица, еще утром пустынная и пугающе тихая, наполнилась звуками: по тротуарам сновали люди, мимо с ревом проносились автомобили. И ни одного такси, ни единого. Ада понятия не имела, далеко ли до вокзала. У нее сдавило виски. Неужто они застрянут здесь, во Франции? Не смогут вернуться домой? Наконец вдалеке замаячило такси, и расторопный мальчик-посыльный подогнал машину к крыльцу.

– Ты не расплатился, – сказала Ада, когда они отъехали от гостиницы.

– Я все уладил. Когда отправлял телеграмму.

Ада закрыла глаза.

Чем ближе к вокзалу, тем плотнее по обочинам вырастала живая стена: мужчины, женщины и дети, старые и молодые, солдаты, полицейские. Большинство нагружено чемоданами или заплечными мешками, и все двигались в одном направлении – к вокзалу Гар-дю-Нор. Двигались молча, разве что в коляске, доверху заваленной тюками, хныкал ребенок да раздавались крики полицейских: Attention! Prenez garde! [3]Стиснутые со всех сторон, люди не могли пошевелиться. Весь Париж обратился в бегство.

Последний километр Аде и Станисласу пришлось идти пешком. Таксист остановил машину, всплеснул руками и открыл дверцу: C’est impossible [4].

– Это безнадежно, – сказала Ада. – Другой дороги нет? – Сзади на них напирала толпа. Ада быстро огляделась, увидела переулок, но тот был запружен людьми, как и широкий проспект. – Что нам делать?

Станислас задумался на секунду и сказал:

– Переждать, пока схлынет толпа. Люди в панике. Ты же знаешь, каковы эти латинские народы. Возбудимые. Эмоциональные.

Используя чемодан в качестве тарана, он проторил проход сквозь человеческую стену.

– Выпьем кофе, – предложил он. – Поедим. А попозже совершим вторую попытку. Не волнуйся, золотко.

Ада предпочла бы чашку чая, крепкого, без молока, с двумя кусочками сахара. Кофе – это, конечно, хорошо, если налить в него побольше сливок, но Ада сомневалась, что когда-нибудь привыкнет к этому напитку. Дальше от вокзала толпа стала пореже. Они нашли маленькое кафе на бульваре Барбе со столиками на улице.

– Мы здесь были, – припомнила Ада, – покупали ткани. Это совсем рядом. – Она показала пальцем в ту сторону, где, по ее мнению, находился магазин.

Сидя на краешке стула, Станислас достал сигареты и закурил одну, не предложив Аде. Он был рассеян и явно не в настроении, часто затягивался, стряхивая пепел на тротуар. Затушив сигарету, он тут же раскурил следующую.

– Все хорошо, – попробовала Ада его утешить. – Мы выберемся отсюда. Не беспокойся.

Она погладила его по предплечью, но он сбросил ее руку.

Официант принес кофе. Станислас положил в чашку сахар и принялся размешивать так энергично, что бурые капли выплеснулись на блюдце. Челюсти у Станисласа были стиснуты, но губы шевелились, словно он разговаривал сам с собой.

– Нашел из-за чего убиваться. – Ада сочла необходимым развеять его дурное настроение. – Нет худа без добра. Почему не остаться в Париже еще на денек?

Сама она этого совершенно не хотела: родители сойдут с ума, миссис Б. рассвирепеет. Ада представила, как хозяйка ехидно поизмывается над ней, прежде чем с треском выставить за дверь. Миссис Б. однажды проделала этот номер с другой девушкой, вовремя не вернувшейся из отпуска. По-твоему, я благотворительностью занимаюсь? Верно, они попали в передрягу, из которой надо выбираться, но сейчас они связаны по рукам и ногам. И ей не на кого положиться, только на Станисласа. Официант оставил хлеб на столике, и Ада окунала кусочки в кофе, а потом с удовольствием высасывала сладкую жидкость.