Шекспир - Игорь Шайтанов

В названии предисловия — быстрый ответ читателю, взявшему в руки эту книгу, с тем чтобы выяснить: кто же все-таки скрывается под именем Шекспира?

Это не Бэкон, не Марло, не граф Оксфорд… Ни в коем случае не граф Ретленд… Не первый, не второй, не третий, не тридцать третий, поскольку претендентов в Шекспиры насчитывается более тридцати (и, кажется, еще больше). Но ни один из них не родился в Стрэтфорде-на-Эйвоне.

Из всех претендентов там родился только Уильям Шекспир.

Таков мой предварительный ответ на «шекспировский вопрос», к которому по ходу рассказа я буду вынужден возвращаться не раз в тех местах, где в шекспировской биографии возникают лакуны (их немало!), странности и всё, что порождает сомнения и догадки.

К «шекспировскому вопросу» я отношусь положительно в том смысле, что это — стимул для биографа. Как алхимия для науки. Но то, что полезно для биографа, бывает очень вредно для читателя, которому очередная версия предлагается как истина в последней инстанции (добытая нечеловеческим напряжением ума и путем хитроумнейшего расследования), а не как детективное чтиво, пригодное, чтобы скоротать время в электричке.

Такого рода любопытство можно было бы оправдать, если бы ознакомившиеся с очередной «загадкой» и «разгадкой» к ней поторопились бы прочесть, что же написал этот наконец-то разоблаченный Шекспир. Этого не происходит, поскольку самих антистрэтфордианцев интерес к личности автора, кажется, не побуждает к чтению его произведений. Они заставляют вспоминать рассказ Натана Эйдельмана об одессите, который всю жизнь занимался Пушкиным и знал о нем всё (что касалось отдельно взятого города — Одессы) — адреса и архитектуру зданий, где Пушкин бывал, родословные знакомых… Но Пушкина он не читал: «Он любит его и без этого…»

Антистрэтфордианцы (судя по тому, что они пишут) если и читают Шекспира, то с целью обнаружения в его текстах тайного шифра или явного плагиата. Ищущий находит то, что искал, но пропускает все остальное.

Об Уильяме Шекспире, человеке из Стрэтфорда, известно не меньше и даже больше, чем о большинстве его земляков-современников. Об Уильяме Шекспире, драматурге из Лондона, известно не меньше, — и порой больше! — чем о многих из его собратьев по перу. Да, мы хотим знать еще больше именно о нем, потому что он — Шекспир. Дело даже не в том, что нам не хватает фактов, а в том, что отсутствует, как кажется сомневающимся, очень важное звено, способное соединить факты нашего знания и безусловно установить, что актер из Стрэтфорда и драматург из Лондона — одно лицо.

Вот в чем «шекспировский вопрос»!

* * *

Английский романист (по его роману «Заводной апельсин» был снят культовый фильм 1970-х) и биограф Шекспира — Энтони Бёрджес, отвечая на этот вопрос, предложил альтернативу. Если бы у нас была возможность, что бы мы предпочли найти: еще одну великую шекспировскую пьесу или счет Уилла из прачечной? Бёрджес решил, что все мы набросились бы на счет.

Он не имел в виду укорить (в который раз и, наверное, справедливо) современный вкус в пристрастии к подробностям жизненного быта и в равнодушии к высокому искусству. Бёрджес размышлял о том, что бы помогло нам вывести фигуру Шекспира из тени, в которую она погружена несмотря на усилия тысяч исследователей, трудящихся над его биографией последние полтораста лет во всем мире.

Может быть, тоска по личному знакомству с Шекспиром и заставила бы нас предпочесть счет из прачечной, но что бы это изменило в нашем знании о биографии писателя? Ровным счетом ничего. А это значит, что альтернативный вопрос, существенный для нашего понимания шекспировской биографии, поставлен Бёрджесом некорректно.

Да, пьес и великих пьес, известных под именем Шекспира, мы имеем достаточно. Канон состоит из тридцати восьми (обнаруживая тенденцию к расширению). Еще в десятке пьес, анонимных или печатающихся под именами его современников, угадывают руку Шекспира. По крайней мере две трети шекспировского канона прочно входят в репертуар мирового театра. В мировой табели о рангах Шекспир — драматург номер один и по своему присутствию в репертуаре, и по проценту творческих удач. К примеру, его гениальный современник, реформатор испанского театра Лопе де Вега написал сотни пьес, но те, что по сей день ставятся на мировой сцене, можно перечесть на пальцах одной руки.

О Шекспире-человеке мы хотели бы знать много больше, но счет из прачечной — плохая в этом подмога. Тем более что аналогичными документами мы располагаем. Мы знаем, с кем и по какому поводу Уильям Шекспир, уроженец Стрэтфорда-на-Эйвоне, судился, кому давал деньги в долг, какие дома и земли прикупал, наконец, что и кому он завещал по своей смерти…

О завещании вообще — разговор особый. Антиквар, обнаруживший его в 1747 году, и сам был не рад находке. Под диктовку уже тяжелобольного Шекспира (об этом свидетельствует характер подписи на каждом листе завещания) нотариус аккуратно расписывает недвижимость, деньги, ценные вещи — дочерям, внучке, землякам, троим друзьям-актерам («по 26 шиллингов 8 пенсов на покупку колец»)… Словно спохватившись, уже поверх строки вписано то, что Шекспир оставляет жене Энн, — «вторую по качеству кровать со всеми принадлежностями…».

Эта несчастная кровать вполне заменяет счет за грязное белье. По ее поводу не перестают ломать голову. Откуда такая несправедливость — даже если счесть, что вдова будет обеспечена в доме дочери или по общему праву того времени получит третью часть имущества? Обычно стрэтфордские горожане в своих завещаниях о женах помнили и заботились. О судьбе рукописей им заботиться не приходилось, но ведь в данном случае умирает не стрэтфордский обыватель, а великий поэт! Умирает и в своем завещании ни словом, ни намеком не обнаруживает своего авторства…

Так что бытовые документы, связанные с Шекспиром, до нас дошли и загадку его личности ни в коей мере не помогли разрешить. Скорее — загадали ее.

Какого же документа нам не хватает, чтобы снять «шекспировский вопрос» и для каждого здравомыслящего человека (поскольку энтузиастов исторических загадок невозможно унять никакими аргументами) развеять сомнения по поводу авторства? Счет из прачечной не подходит. Вероятно, рукопись, хотя бы несколько страниц текста, написанных рукой Шекспира? Ведь мы не имеем ничего, кроме шести (почти) не подвергаемых сомнению шекспировских подписей, включая три под листами завещания. Но и они важны, поскольку устанавливают образец почерка.

На сличении с этим образцом с достаточной мерой вероятности установлено наличие одного творческого автографа — полторы сотни строк в коллективной рукописи пьесы «Сэр Томас Мор». Это доказательство не признают вполне убедительным, хотя бы потому, что нет стопроцентной графологической гарантии.