Оппозиция его величества - Михаил Давыдов

В последние годы все отчетливее вырисовывается истинное значение второй половины царствования Александра I, 1815–1825 гг. Историографическая ситуация такова, что это вечно привлекательное время для нас тесно связанно с противостоянием декабристов и Аракчеева, т. е. революции и реакции. Промежуток, условно говоря, между ними так мал, что в нем с трудом «умещаются» Карамзин, Пушкин, Вяземский и еще несколько самых видных фигур, которым как бы «разрешено» автономное существование. Неясно, правда, где находятся и что делают в это время 100 тысяч русских дворян. О них не то, чтобы забывают, просто считается, что Противоборство (во многом мнимое!) как бы в основном исчерпывает содержание эпохи. Между тем оно — лишь часть ее.

Это было время, когда после победы над Наполеоном происходит переосмысление роли и значения России в мировой истории, когда формируются и утверждаются некоторые важные стереотипы мышления российского дворянства и бюрократии, в измененном виде дожившие до наших дней.

Это было время практически последнего серьезного приступа самодержавия к глобальным преобразованиям вплоть до эпохи Великих реформ. В высшей степени показательно, что проблемы освобождения крестьян и коренных преобразований государственного строя России подняли не будущие декабристы, а сам император Александр I.

Вероятно, рассмотрение эпохи традиционным путем — «через» революционеров — во многом исчерпало себя. Нужны новые ракурсы анализа, новые подходы.

Как известно, Александр I неоднократно говорил, что одним из основных препятствий на пути реформ в России является то, что преобразования «некем взять», у него нет единомышленников и помощников. Когда в 1814 г. Г. Р. Державин поздравлял императора с победой, тот отвечал ему: «Да, Гаврила Романович, мне Господь помог устроить внешние дела России, теперь примусь за внутренние, но людей нет». «Они есть, Ваше Величество, их искать надобно», — ответил Державин.

Кто был прав — царь или сановник-поэт?

Имелись ли в элите бюрократии того времени люди, на которых Александр I мог бы опереться при проведении реформ?

Предлагаемая книга — попытка ответа на этот вопрос. В центре повествования — генералы М. С. Воронцов, Д. В. Давыдов, А. П. Ермолов, А. А. Закревский, П. Д. Киселев, И. В. Сабанеев, относившиеся к числу наиболее ярких представителей недекабристской и неаракчеевской России, к числу тех, кто как бы «несет» эпоху, как опоры несут мост. Прославленные участники великих войн начала XIX в., любимцы армии, они входили в элиту русского общества 1-й половины XIX в. не только по чинам и положению, но и по тому нравственному влиянию, которое они (конечно, в разной степени) оказывали на подчиненных, а Воронцов и Ермолов — на общество в целом. Их с полным правом можно отнести к лучшим людям той эпохи. Взгляды этих людей, полагаю, в концентрированном виде отражали позицию весьма широкого круга их современников, принадлежавших к новой генерации русского дворянства, появившейся после «Манифеста» 18 февраля 1762 г. и воспринявшей и развившей все лучшее, что было в поколении их отцов, — поколении Суворова, Щербатова, Потемкина, Орловых и др.

Неформальная группа, которую образовывали наши герои, позволяет судить о двух тенденциях, противоборствовавших в имперской просвещенной бюрократии: консервативной и либеральной. Ермолов и его друзья прекрасно видели все пороки существующей системы, причем тем яснее, что принадлежали к высшему эшелону ее властных структур. И тем не менее, единые в неприятии как «мечтаний» декабристов, так и аракчеевщины, они по-разному видели пути развития страны. Анализируя их воззрения по важнейшим проблемам современности, можно определить причины неприятия российским дворянством реформаторских замыслов Александра I. Кстати, и декабристы, возможно, станут нам понятнее, ведь познание необычного требует уяснения порога обыденности. Всегда важно определить, насколько, условно говоря, факт жительства Диогена в пифосе отражал стремление если не греческих философов, то, по крайней мере, жителей Синопы к минимуму житейских удобств.

Книга имеет следующую структуру. После кратких биографических справок о наших героях рассматриваются некоторые важные составляющие их мировоззрения — отношение к императору, к службе и то, что в исследуемую эпоху называлось «правилами», т. е. компоненты самоидентификации людей их круга. Затем следует обзор их служебной деятельности, анализ восприятия ими главных событий и проблем эпохи: военных поселений, образования Царства Польского, проблемы конституции и освобождения крестьян, шире — реформ в России вообще; Семеновской истории 1820 г. и, в связи с ней, наиболее острых вопросов армейской жизни. Предпринимается попытка наметить характерные черты рокового разрыва между верховной властью и лучшей частью русского общества, который будет прогрессировать в течение следующего столетия и который будет иметь катастрофические последствия для страны.

* * *

Эта работа построена в основном на письмах ее героев друг другу за 1815–1825 гг. Главная часть используемой переписки опубликована зятем Закревского кн. Д. В. Друцким-Соколинским в 73 и 78 томах сборника Русского исторического общества и П. Б. Бартеневым в 36, 37 и 39 томах «Архива князя Воронцова» ^[1]. Общее число писем за этот период превышает 400, причем более половины их адресовано Закревскому.

Переписка обладает, по-меньшей мере, двумя достоинствами. Во-первых, она весьма откровенна, в чем нетрудно будет убедиться ниже. «Я буду писать также и по почте… разумеется не на крепком бульоне» ^[2] — так обозначил в 1822 г. Давыдов проблему достоверности и репрезентативности эпистолярных источников для того времени. В стране, где перлюстрировались письма членов императорской фамилии, способ доставки корреспонденции прямо определял содержание переписки. И хотя, как и в XVIII в., корреспонденты просили (и обещали) сжигать даже «верные» письма, к счастью для историков просьбы исполнялись не чаще обещаний, т. е. нередко не исполнялись вовсе. Наши герои имели уникальную возможность писать все, что вздумается. Должность дежурного генерала Главного штаба, занимаемая Закревским, позволяла ему и его друзьям вести переписку через фельдъегерей, развозивших служебную корреспонденцию, которые были не только самыми быстрыми, но и самыми надежными почтальонами. Второе достоинство этой переписки — то, что это комплексы писем за ряд лет. Понятно, что их анализ дает возможность куда точнее судить о колебаниях настроения корреспондентов, чем отдельные случайные письма. Здесь соотношение примерно такое же, как между археологическим комплексом и находками из отвала.

Переписка — не только исторический, но и литературный памятник эпохи, сохраняющий ее аромат, который невозможно передать никаким пересказом. Читатели, надеюсь, оценят прекрасный русский язык, которым написаны письма, язык старших современников Пушкина и Грибоедова, сумеют отдать должное яркой индивидуальности человеческой талантливости, классу мышления этих людей, уровню их остроумия. Чем заполнена переписка военных людей? Служебными новостями, новостями о друзьях и знакомых всех категорий, сообщениями о себе и мнениями об окружающей действительности. И постепенно из писем вырастает Эпоха — с проблемами, которые время разжаловало в пустяки, и мелочами, произведенными в проблемы, с радостной самоуверенностью незнания и тревогой вещих предчувствий.