Иван Калита - Николай Борисов

Со школьной скамьи знакомо нам это имя – Иван Калита. Но что можно сказать о человеке, носившем это имя и это прозвище? Первый московский правитель... Князь-скопидом, прозванный за прижимистость «денежным мешком»... Хитроумный и беспринципный лицемер, сумевший войти в доверие к хану Золотой Орды и наводивший во имя своих личных интересов татар на русские города... Вот, кажется, и все.

Таков привычный образ Ивана Калиты. Но этот образ – не более чем миф, созданный на потребу простодушной любознательности. В источниках мы не найдем его безусловного подтверждения. Однако не найдем и полного его отрицания. Как это часто бывает, краткие исторические документы оставляют возможность для самых различных толкований. В таких случаях многое зависит от историка, от того, что он хочет увидеть, вглядываясь в туманное зеркало минувшего.

Как возникают исторические мифы? Иногда их создают «по заказу», с откровенно политическими целями. Диапазон таких политизированных мифов очень широк: от убогих изделий идеологического ширпотреба – до шедевров, созданных мастерами, искренне верившими в свое творение.

Но есть и другой путь создания мифов. С их помощью люди еще в глубокой древности начали объяснять мир. По мере развития науки мифы отступали, умирали, превращались в занятное чтение. Поэты использовали героев мифов как символы определенных чувств и качеств. И все же мифы как средство познания практически бессмертны. Перед человеком всегда будет лежать обширная область непознанного. Ее и заселяют неистребимые мифы. Приспосабливаясь к духу времени, они иногда облачаются в академические мантии. Но суть их все та же, что и в глубокой древности. Миф – это заплатка, прикрывающая прореху в наших познаниях.

Итак, миф всегда есть ответ на неразрешимую загадку. В основе мифа об Иване Калите также лежит тайна. Имя ей – Москва. Мы никогда не знали и, вероятно, никогда уже не узнаем, почему именно этому маленькому окраинному городу Владимиро-Суздальской земли довелось стать столицей Российского государства.

Первый русский историк Н. М. Карамзин высказался на сей счет вполне откровенно: «Сделалось чудо. Городок, едва известный до XIV века, возвысил главу и спас отечество» (80, 20) [Первая цифра в скобках означает номер издания в списке источников и литературы, помешенном в конце книги. Вторая цифра – номер страницы]. Древний летописец на этом и остановился бы, склоняя голову перед непостижимостью Божьего Промысла. Но Карамзин был человеком нового времени. Чудо как таковое его уже не устраивало. Он хотел найти ему рациональное объяснение. И потому он первым начал творить ученый миф о Калите.

Начитанный в источниках, Карамзин прежде всего определил князя Ивана теми словами, которые нашел для него один древнерусский автор – «Собиратель земли Русской». Однако этого было явно недостаточно для объяснения. Почему именно князь Иван стал этим «Собирателем»? В конце концов все русские князья того времени как могли собирали землю и власть, иначе говоря – гребли под себя...

Тогда Карамзин предложил дополнительные пояснения. Оказывается, Калита был «хитрый». Этой хитростью он «снискал особенную милость Узбека и, вместе с нею, достоинство великого князя». С помощью той же «хитрости» Иван «усыпил ласками» бдительность хана и убедил его, во-первых, не посылать более на Русь своих баскаков, но передать сбор дани русским князьям, а во-вторых – закрыть глаза на присоединение многих новых территорий к области великого княжения Владимирского.

Следуя заветам Калиты, его потомки постепенно «собрали Русь». В итоге могущество Москвы, позволившее ей в конце XV века обрести независимость от татар, есть «сила, воспитанная хитростью» (80, 21).

Другой классик отечественной историографии, С. М. Соловьев, в противоположность Карамзину был очень сдержан в характеристиках исторических деятелей вообще и Ивана Калиты в частности. Он лишь повторил найденное Карамзиным определение князя Ивана как «Собирателя земли Русской» и отметил вслед за летописью, что Калита «избавил Русскую землю от татей» (122, 234).

Некоторые новые мысли о Калите высказал Н. И. Костомаров в своем известном труде «Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей». Он отметил необычайно крепкую для князей того времени дружбу Юрия и Ивана Даниловичей, а о самом Калите сказал так: «Восемнадцать лет его правления были эпохою первого прочного усиления Москвы и ее возвышения над русскими землями» (87, 159). При этом Костомаров не удержался от повторения созданного Карамзиным стереотипа: Калита был «человек характера невоинственного, хотя и хитрый» (87, 166).

Знаменитый ученик Соловьева В. О. Ключевский был большим любителем исторических парадоксов. В сущности, вся история России представлялась им как длинная цепь больших и малых парадоксов, завораживающих слушателя или читателя, но не выводящих к маякам путеводных истин. Жертвой одного из малых парадоксов стали и московские князья. «Условия жизни, – говорил Ключевский, – нередко складываются так своенравно, что крупные люди размениваются на мелкие дела, подобно князю Андрею Боголюбскому, а людям некрупным приходится делать большие дела, подобно князьям московским» (83,50). Эта посылка о «людях некрупных» и предопределила его характеристику Калиты. По Ключевскому, все московские князья, начиная с Калиты, – хитрые прагматики, которые «усердно ухаживали за ханом и сделали его орудием своих замыслов» (83, 19).

Увлекшись созданием художественного образа московского князя, Ключевский утверждал, хотя и без всяких ссылок на источники, что в руках у Калиты были «обильные материальные средства», водились «свободные деньги» (83, 16). Логика задуманного Ключевским образа потребовала следующего суждения: богатый – значит скупой. Отсюда произошла известная характеристика Калиты как «князя-скопидома», надолго прилипшая к нашему герою. Историка не остановила даже полная противоположность нарисованного им образа прозвищу князя Ивана, указывавшему на его щедрость и доброту. Он лишь слегка прикрыл эту натяжку беглым замечанием: «Может быть, ироническому прозвищу, какое современники дали князю-скопидому, позднейшие поколения стали усвоять уже нравственное истолкование» (83, 25).

Итак, к созданному Карамзиным портрету льстеца и хитреца Ключевский добавил еще пару темных мазков – скопидомство и посредственность. Возникший в итоге малопривлекательный образ благодаря его художественной выразительности и психологической достоверности стал широко известен. Он был запечатлен в памяти нескольких поколений русских людей, обучавшихся по гимназическому учебнику истории Д. И. Иловайского. Здесь Калита – «собиратель Руси». Однако его моральные качества вызывают отвращение. «Необыкновенно расчетливый и осторожный, он пользовался всеми средствами к достижению главной цели, то есть возвышению Москвы за счет ее соседей». Московский князь «часто ездил в Орду с дарами и раболепно кланялся хану; он получал от хана помощь в борьбе с соперниками, и таким образом самих татар сделал орудием для усиления Москвы». Ко всем прежним порокам Калиты Иловайский прибавляет новый – жульничество. «Присвоив себе право собирать дань с удельных князей и доставлять ее в Орду, Калита искусно пользовался этим правом, чтобы увеличить свою собственную казну» (77, 71). Прозвище князя Ивана Иловайский решительно переводит как «мешок с деньгами».