1937. Трагедия Красной Армии - Олег Сувениров

…И как бы ни был опыт горек,

Не смей в молчанье каменеть:

Мы слушаем тебя, историк,

Чтоб знать, что будет с нами впредь.

СЕМЕН ЛИПКИН

С немалым трепетом душевным приступаю к написанию этой книги. Хотя события, о которых в ней будет рассказываться, происходили целых 60 лет тому назад, но все еще кровоточат раны. В 1937–1938 гг. по Рабоче-крестьянской Красной армии коварно и злодейски был нанесен удар такой силы, что в определенном смысле армия до сих пор не может в полной мере оправиться от него (может быть, сама не замечая этого).

Историография массового террора в СССР в 1937–1938 гг. находится в нашей стране пока еще в зачаточном состоянии. Это – естественное следствие царившей долгие десятилетия атмосферы в стране. Чуть ли не до конца 80-х годов во всей советской исторической литературе о большом терроре 1937–1938 гг. не вспоминали так же, как обычно не говорят о веревке в доме повешенного. Быстро промелькнули «оттепельные» годы сразу после XX съезда КПСС, когда об этом стали хоть заикаться. На одной из последних съездовских волн в томах «Советской исторической энциклопедии» академику Е.М. Жукову удалось «пробить» высочайшее всемилостивейшее соизволение тихонечко упомянуть в конце статьи о соответствующем деятеле: «В 1937 (или 1938) был незаконно репрессирован. Реабилитирован посмертно». И все! Дело дошло до того, что любыми путями на различных уровнях вытравливали любой сюжет, который хотя бы косвенно мог напомнить о репрессиях.

Как мудро заметил автор всемирно известного исследования о терроре в СССР английский историк Роберт Конквест, «советский историк не мог провести подобное исследование в связи с тем, что существовал запрет на факты. Только иностранец способен был выполнить эту работу и остаться в живых»1. Иностранные исследователи имели тогда и то преимущество, что могли опираться на неподцензурную Кремлю источниковую базу.

Наиболее выдающейся работой зарубежных исследователей этой проблемы является, на мой взгляд, написанная с 1965 по 1968 год книга уже упомянутого Роберта Конквеста «Большой террор». Опубликованная в Западной Европе, в Азии и в Америке, она вышла и в русском переводе – сначала в Италии, а затем в ленинградском журнале «Нева» (1989, № 9—12 и 1990 № 1—12). Написана она образно и живо, таким непривычным для советского историка раскованным языком поистине свободного исследователя. В своем изложении автор опирается на целый Монблан фактов. Но как он сам справедливо замечает в «Послесловии 1990 года», поскольку подобные исторические изыскания долгое время не могли быть предприняты в СССР, «большую часть сведений можно было получить только из неофициальных, эмигрантских и косвенных источников»2. В этом и сила, и слабость по-своему классического труда Р. Конквеста. И, конечно же, это не вина его, а беда. И его, и всех других зарубежных исследователей данной проблемы. Тем не менее кропотливо собранные Р. Конквестом и поныне труднодоступные для российского историка факты и высказанные автором весьма ценные мысли и комментарии с неизбежностью делают его труд одной из несущих опор любого исследователя проблемы большого террора в СССР, в том числе и трагедии РККА в 1937–1938 годах.

Одним из последних по времени зарубежных изданий по исследуемой проблеме является книга Виталия Рапопорта и Юрия Геллера «Измена Родине: Очерки по истории Красной армии», вышедшая в 1985 г. в США на английском, а в 1988 и 1989 гг. в Лондоне (двумя тиражами) на русском и изданная, наконец, в Москве3. Как утверждают сами авторы, написание этой книги было закончено еще летом 1977 г. Понятно поэтому, что многие данные, появившиеся в печати с тех пор, в этой работе учтены быть не могли. И все же надо подчеркнуть, что авторам удалось собрать немало интересных наблюдений, выразить свою жгучую боль за невинно загубленных командиров, возмущение фактом организации сталинской кликой самого настоящего заговора против РККА.

Приступая к описанию того, что случилось в РККА в 1937–1938 гг., авторы признали: «Мы не имеем возможности нарисовать полную картину происходившего, поэтому вынуждены сосредоточиться на нескольких эпизодах и отдельных аспектах обстановки»4. Авторы попытались показать погром военных кадров на широком общеисторическом фоне. Но порою они этим явно увлекались, и кое-где фон заслонил собою главную проблему книги. Не радует и большое количество фактических неточностей. Можно, пожалуй, целиком согласиться с авторской самооценкой этой книги, прозвучавшей в кратком, но отлично написанном вступлении: «Книга эта, нескладная и путаная, со множеством пробелов и неясностей, не лезет в академический ряд. Она только напоминание о великой трагедии. Она – малый камень – в основание будущего памятника Армии, Которой Стреляли в Спину»5.

Бесспорной заслугой авторов является их попытка составить список лиц высшего командно-начальствующего состава РККА, погибших в репрессиях 1937–1938 гг., содержащий 620 фамилий (без ВМФ). Сама по себе идея составления своеобразного мартиролога РККА – благородная, и давным-давно ее должны были осуществить советские историки. Но даже и ее воплотить до поры можно было только за рубежом нашей страны. Составленный и опубликованный В. Рапопортом и Ю. Геллером перечень погибших может служить весьма полезным ориентиром для исследователей проблемы. Но он не вполне соответствует требованиям высокой достоверности, предъявляемым к подобного рода публикациям. Отсутствие возможности использования первичных документов побудило авторов провести составление этих печальных списков главным образом на базе сопоставления официальных приказов о присвоении военных (воинских) званий, опубликованных в 1935 и 1940 гг. То есть, короче говоря, авторы брали соответствующие приказы о присвоении персональных военных званий, опубликованные в «Красной звезде» в 1935 г., а затем сравнивали их со списком лиц, коим было присвоено генеральское звание в начале июня 1940 г. (списки эти также тогда публиковались). И если в списках генералов они не находили лиц высшего комначполитсостава 1935–1937 гг., то включали их в список погибших в результате террора. Конечно, такой метод изначально не является достаточно корректным в научном отношении. И я прекрасно понимаю, что авторы прибегли к нему не от хорошей жизни. И они отдавали себе отчет в том, что возможны отдельные неточности в бригадном звене. Но неточностей в этом списке оказалось гораздо больше, чем предполагали сами авторы.

Прежде всего, замечу, что список этот далеко не полон. В него оказались невключенными даже некоторые погибшие тогда комкоры (И.Ф. Ткачев, Л.Я. Угрюмов), комдивы (Н.Н. Бажанов, И.И. Василевич, Н.Н. Васильченко, В.И. Малофеев, К.И. Степной-Спижарный, О.А. Стигга и др.), дивизионные комиссары, комбриги. Во-вторых, в список погибших в 1937–1938 гг. включены многие командиры и политработники, которые были осуждены позднее и не к высшей мере наказания. Так, значащийся в числе погибших в эти годы комдив Ф.П. Кауфельдт был осужден только в 1942 г. и «всего» на 5 лет исправительно-трудовых лагерей (ИТЛ). В списке погибших оказались военнослужащие, которые действительно были тогда арестованы, но затем оправданы по суду и освобождены из заключения, например, корпусной комиссар Г.Г. Ястребов, дивинженер Е.А. Баркалов, получивший позднее звание генерал-лейтенанта, комбриг М.Д. Соломатин, удостоенный впоследствии звания генерал-полковника, павший в боях в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. комдив Э.Я. Магон. Попали в этот список и некоторые военные, которые вообще не арестовывались и, следовательно, умерли естественной смертью (А.И. Кук, умерший еще в 1932 г., комдив И.А. Томашевич, комбриги И.Ф. Дашичев и С.Л. Мартыновский, дивинженер П.С. Аллилуев и другие). Значительно снижает ценность списка и немалое количество неточностей в определении военных званий, в написании инициалов и даже фамилий репрессированных военнослужащих.