Потерпевшие победу. Немцы в Корсуньском "котле" - Гельмут Фогель

Во второй половине дня 8 февраля 1944 года полковник Ганс Фибиг, командир немецкого 258-го пехотного полка, поднял телефонную трубку и попытался связаться с кем-либо из вышестоящего командования. Он только что получил важную информацию, которую было необходимо немедленно передать наверх. Вскоре на другом конце линии Фибигу ответил Йоханнес Сапаушке, начальник штаба XXXXII армейского корпуса. Сапаушке было доложено, что советский легковой автомобиль с большим белым флагом под звуки трубы приблизился к линии обороны 258-го пехотного полка. Очевидно, это был парламентер, и Сапаушке не удивился этому.

XXXXII армейский корпус был вместе с XI армейским корпусом уже почти две недели окружен советскими войсками. Они отрезали выступ, удерживавшийся двумя немецкими корпусами, и образовали «мешок» около Днепра, примерно в 130 километрах к юго-востоку от Киева. К настоящему моменту окруженные немецкие части испытывали нехватку боеприпасов и могли продержаться еще очень недолго. Многие солдаты, раненые и больные, были собраны под городком Корсунь, где врачи и медсестры прикладывали все усилия к их спасению, но недостаток лекарств и прочего затруднял их борьбу. Несколько тысяч раненых были эвакуированы в тыл по воздуху, но еще более 50 000 человек оставались в «мешке», образованном 1-м и 2-м Украинскими фронтами под командованием генералов Николая Федоровича Ватутина и Ивана Степановича Конева.

Судьба окруженных немецких сил висела на волоске, до сих пор они поддерживались лишь ненадежным снабжением по воздуху, эффективность которого была ограничена маленьким аэродромом около Корсуня. Бедствие, постигшее 6-ю немецкую армию в Сталинграде почти ровно годом раньше, еще очень отчетливо помнилось многим немцам в «мешке». Сапаушке в нынешнем положении не видел реальной альтернативы приему парламентеров. Сапаушке сказал Вибигу, что пришлет переводчика, и затем маленькую советскую группу доставят в штаб XXXXII армейского корпуса, конечно, со всеми надлежащими предосторожностями, чтобы не раскрывать расположение штаба.

Русские, возглавляемые генералом М.И. Савельевым, были с завязанными глазами отправлены в штаб корпуса, где их привели в небольшую крестьянскую избу. Сапаушке отметил, что советский переводчик носил необычную меховую шапку, позволявшую предположить, что он происходит из кавказского региона. В начале войны в Красной армии преобладали уроженцы России, но большие потери привели к увеличению доли солдат из других областей Советского Союза. Немцы тоже были вынуждены вводить призыв в новых областях для восполнения живой силы, истощившейся за годы тяжелых сражений.

Генерал Савельев начал переговоры с жалобы на то, что они были обстреляны, приближаясь к немецким позициям, несмотря на ясно различимый белый флаг. Сапаушке был убежден, что это лишь уловка для улучшения начальных позиций в переговорах, так что сказал, что ошибка, вероятно, была связана с неудачным направлением ветра, которое не позволило разглядеть флаг.

Савельев попросил, чтобы его представили командирам двух окруженных немецких корпусов, генералам Вильгельму Штеммерману и Теобальду Лиебу. Когда эту просьбу отвергли, Савельев пожелал узнать, кем является Сапаушке. Последний ответил, что он начальник штаба немецкой части, в которую приехал Савельев. Савельев, сохраняя самообладание, передал два письма, — по одному для Штеммермана и Лиеба.

Было ясно, что Сапаушке нужно связаться с обоими командирами корпусов, и маленькую советскую делегацию вывели из избы. Сапаушке быстро связался с Лиебом и коротко описал ему произошедшее, после чего Лиеб попросил Сапаушке распечатать и прочесть письма. Их содержание было достаточно ясным и не стало большим сюрпризом. Советская сторона предлагала немецкому офицеру, наделенному необходимыми полномочиями, прибыть до 10:00 следующего дня для подписания условий сдачи. Таким образом, немецкие войска разделили бы судьбу своих товарищей в Сталинграде. В случае сдачи всем немецким офицерам разрешалось оставить при себе личное оружие, а каждый немецкий солдат, сдавшийся согласно предлагаемым условиям, получал право после окончания войны выехать в любую страну по своему усмотрению. Письма были подписаны тремя наиболее известными советскими командующими: Жуковым, Коневым и Ватутиным.

Сапаушке предложил притвориться, что эти условия принимаются. Немецкие танковые дивизии, наступающие снаружи «мешка», были все ближе к окруженным корпусам. Возможно, предварительное принятие условий с просьбой о некоторых изменениях позволило бы выиграть время. Лиеб отклонил это предложение, поскольку он посчитал это опасной игрой, к тому же вряд ли сулящей успех.

Советская делегация во второй раз вошла в избу. Они безучастно слушали, как Сапаушке рассказывает им, что Лиеб и Штеммерман проинформированы о содержании писем и ответят, когда сочтут нужным. Савельев едва ли был удивлен. Немцы редко сдавались. В Сталинграде они отказывались капитулировать месяцами, пока окончательно не ослабли от голода, болезней и советских атак, которые начали дробить котел. Ни он, ни высокопоставленные офицеры, подписывавшие письма, не питали иллюзий о желании немцев сдаться. А так как он, видимо, преувеличивал силу окруженных немецких войск, то понимал, что предстоят тяжелые бои на ближайшие дни, а то и недели.

Предмет переговоров был исчерпан, но Сапаушке хотел вместе с проявлением гостеприимства произвести впечатление сравнительно хорошей обеспеченности немцев запасами. Он спросил советского генерала, не желает ли он французского коньяка. Савельев согласился без колебаний. У Сапаушке не нашлось рюмок для вина или коньяка, но у него было несколько стаканов для чистки зубов, которые он и наполнил до краев. Сапаушке поднялся и предложил генералу Савельеву произнести тост. Советский офицер, конечно, не стал отказываться. Они осушили стаканы, и Савельев спросил, нельзя ли налить еще один.

Сначала Сапаушке решил дать русскому генералу выпить столько, чтобы он непроизвольно раскрыл бы какую-нибудь ценную информацию. Однако, поскольку не было возможности проверить правдивость его слов, немец отказался от этой идеи. Когда стаканы снова оказались пусты, два офицера пожали друг другу руки, и советская делегация отбыла тем же путем, по которому приехала.

Корсуньской битве суждено было продолжиться.