Я русский солдат! Годы сражения - Александр Проханов

Меня часто спрашивают, какой он? Что он за человек? И много лет это вопрос ставит меня в тупик. Как ответить на него? Кто он? Для меня это человек, который изменил мою жизнь. Изменил круто и навсегда. Человек, настолько необычный и не укладывающийся ни в какие клише и рамки, что, когда всего через три месяца совместной работы, мне пришлось выбирать судьбу — я оставил всё, и пошёл за ним.

Хотя, если быть точным, то не я выбирал, а он выбрал меня, пригласив работать в создаваемую им зимой девяностого газету «День». И я до сих пор не знаю, по каким, одному ему известным критериям он это сделал. Что такое разглядел во мне?

С тех пор прошло уже двадцать два года, и ни одной секунды я не жалел о сделанном тогда им выборе. Точнее — все эти годы я бесконечно благодарен ему за этот его выбор.

Писать о Проханове сложно.

Есть даже огромный роман, где скрупулезно, день за днём, факт за фактом, разобрана до винтика вся его жизнь. Обстоятельный и талантливый роман-исследование, но, закрыв его последнюю страницу, я вдруг понял, что так и не увидел в нём того Проханова, которого вижу каждый день. Это был рассказ слепца, самым тщательным образом изучившего до миллиметра на ощупь Сикстинскую капеллу…

Проханов невыразим словами. Любое его описание, любой рассказ о нём будут неполными, потому что уходя в детали, в суть, они тут же эту суть будут утрачивать. Так, срезая цветущую ветвь для изучения её жизни, мгновенно отбираешь у неё жизнь.

И только на языке образов, ускользающих метафор можно попытаться описать его.

Проханов — ронин. Ронин — самурай, потерявший господина, «блуждающая волна», странник. И, потеряв своего господина, оставшись после его смерти в живых, ронин терял репутацию. Отныне его ничто не связывало с миром. Его путь — это путь уносимого ветром листа. Проханов — ронин Красной Империи СССР. И с её смертью его больше ничего не связывает с миром, а точнее — ничего не ОБЯЗЫВАЕТ никому.

Но, странным образом, приняв судьбу ронина, он стал Последним Солдатом Империи. И в этой своей судьбе приобрёл Непоколебимость Духа последнего солдата.

Нет более изысканного зрелища, чем наблюдать за телепоединками — современными вариантами старинных рыцарских ристалищ и гладиаторских боёв с его участием. На них Проханов просто в куски рвёт противников, испепеляет своей энергетикой, изламывает как солому и превращает в бессильных карликов. Кумиры публики и маститые политики, фехтовальщики слова и мастера полемики — перед Прохановым они все съёживаются и усыхают как листва перед пламенем.

…Я никогда не встречал людей, настолько безразлично относящихся к собственной репутации. Проханова ничуть не волновало, когда сразу после августа 1991 года, когда газета открыто выступила против Ельцина и его банды, телефоны редакции буквально разрывались от проклятий «патриотов России», клеймивших нас за то, что мы посмели выступить против «символа русского возрождения», САМОГО Бориса Николаевича Ельцина. Ему было это безразлично, и «газета Союза писателей СССР» вышла с подзаголовком «Газета духовной оппозиции». Как не задевали его проклятия после интервью с Березовским, Ходорковским или после беседы с Чубайсом. Помню, как перед публикацией интервью с Чубайсом я не выдержал спросил его, не боится ли он, что мы как газета потеряем репутацию у наших читателей после такого интервью?

— Надо либо работать на репутацию и тогда бегать к батюшкам за благословлениями на каждый чих, либо жечь репутации и делать то, что тебе интересно и что ты считаешь важным и правильным. Нет ничего более бессмысленного, чем репутация… — ответил Проханов. Это не дословная цитата, но почти дословная…

Проханов бесконечен. В нём запечатан иссушающий зной Анголы и сводящая с ума духота никарагуанской сельвы, кампучийские рисовые поля и снега афганского Саланга, руины Грозного и радиоактивный жар Чернобыля, подземные ходы Газы и грозные башни Изборска.

И драма сегодняшней России в том, что она не способна вместить всего Проханова, как современные «токомаки» не могут удержать термоядерную плазму.

Поэтому Власть с таким опасением и страхом приближается к нему. Не имея возможности разделить его энергию, сепарировать его, усмирить и заключить в свои реакторы, она лишь пользуется его взрывной мощью, направляя её на врагов России, испепеляя их.

Проханов — это ядерное оружие в великой войне Проектов и Смыслов, которая вот уже второе столетие идёт в России. Западнический, либеральный проект беспощадно сражается с Русским имперским проектом, русской Вселенной. И в этой войне сила Проханова равняется многим мегатоннам… Но у него есть ещё и литература, в мирах которой герои Проханова бредут, сжимая цевьё «калаша», сквозь дрожащие миражи Регистана, переплывают на мокоро через Окаванго, сражаются в болотах Риа Коко с «контрас», пикируют на дворец Дудаева… И в каждом из них — кусочек души самого Проханова, поэтому, подобный бодхисатве, он живёт одновременно в сотне миров и воплощений.

А ещё он живой человек. Мудрец, друг, рыцарь.

…Я не знаю другого такого человека, который столь спокойно и мудро принимал удары Судьбы и предательство друзей. Я помню, как осенью девяносто первого демонстративно вышел из редколлегии его друг, которого он очень любил, и который потом в своих статьях злословил и отрекался от дружбы, я помню обещание другого друга Проханова Александра Руцкого «дать срок» тому, кто написал «Слово к народу». Срок Проханову, автору этого взорвавшего общество текста. Меня тогда поразило, как спокойно, стоически он отнёсся к этим известиям, словно яд предательства никак не зацепил его сердце. Потом я привык к этому его стоицизму, и стал учиться ему, открыв удивительный закон Духа — обида делает сильного слабым. Спокойствие сердца — даёт силу.

Спустя годы один из предавших, пряча глаза, пришёл просить прощения и возможности публиковаться, а другой превратился в политического карлика и растворился в безвестности. И это тоже не вызвало в Проханове никаких эмоций, словно ещё двадцать лет назад он знал о том, как закончится их история.

Я был рядом с Прохановым в Чечне, Сербии и Приднестровье. Я был с ним на судах и на митингах. Проханов встретил меня на пороге больницы в октябре 1993 года, когда я был выписан после ранения. Приехал, несмотря на то, что сам тогда был в розыске и скрывался. Санкцию на его арест отменили только в ноябре…

Он бывает неправ, бывает вспыльчив и импульсивен, бывает прельщён и очарован, но он не бывает мелок, лжив и непорядочен.

К булату, из которого он выкован, грязь не липнет…

ШУРЫГИН

Владислав Владиславович

военный публицист,

обозреватель газеты «Завтра»,

член редколлегии АПН. ру.