Слотеры. Песнь крови - Виталий Обедин Страница 9

Говорю же, несмотря на общий хаос, в чем-то Ур — совершенно постоянный город.

— Доброй ночи, Реджис.

— Все ночи одинаковы, Сет, — своей неизменной фразой ответствовал Тихоня.

Вампир-вышибала слегка привстал, протягивая руку. Расшнурованный ворот просторной шелковой рубахи разошелся, и в неровном свете масляных ламп, освещавших заведение Ли-Ши, тускло блеснуло серебро. Со стороны могло показаться, что это экзотические застежки, только почему-то оказавшиеся не на рубашке, а под ней. Я слышал, некоторые завзятые модники Блистательного и Проклятого завели моду прокалывать кожу в разных неподходящих местах и вставлять туда металлические кольца и иные непотребные вещи, точно пнедорийские варвары, но если речь идет о вампирах, дело совсем в другом.

Поймав мой взгляд, Реджис поднял руку и нервно одернул ворот рубахи, скрывая серебряные метки.

Скрижали…

Первая обязанность любого вампира, легализовавшегося в Уре, заключается в том, чтобы носить в своей груди особые магические знаки, оберегающие простых граждан от неконтролируемых проявлений вампирической сущности. Они представляют собой серебряные картуши, вживленные в плоть немертвого.

Имя им — Скрижали запрета.

Совсем небольшие — каждая размером не больше фаланги мизинца — Скрижали покрыты тончайшей резьбой, сливающейся в убийственные по своей силе заклинания, способные обратить вампира в прах, стоит ему попытаться удалить картуш или преступить запрет, который он накладывает.

Четыре Скрижали — четыре запрета.

Запрет на питие крови, за исключением донорской либо крови добычи, отмеченной специальным знаком (Магистрат метил им приговоренных к смерти преступников).

Запрет на сотворение себе подобных — иных вампиров, равного или низшего порядка, а также на культивирование вурдалаков (смертных, причастившихся крови вампира).

Запрет на применение навыков гипноза и мнемочар — как воздействий, нарушающих права и личные свободы граждан Ура, Блистательного и Проклятого.

И, наконец, запрет на трансформацию в любую доступную вампиру ипостась — животного, роя насекомых, лунный туман и так далее. Такое, правда, доступно далеко не каждому вампиру, только высшим, однако маги-чиновники Колдовского Ковена предпочитают ничего не оставлять на волю случая. Уж запрещать, так запрещать!

На жаргоне носферату принять Скрижаль в грудь значит «приютить серебряного Джона». Хорошо зная вампиров, должен сказать, Джон этот на редкость неблагодарная скотина. Помимо сдерживающего эффекта Скрижали со временем обнаружили еще один — побочный. Они разлагают бессмертных носферату заживо, а низших вампиров постепенно и вовсе лишают разума, низводя до уровня животных. Все обещания Ковена усовершенствовать магические метки пропадали втуне уже который год. Долгое время Ковен вообще отказывался признавать, будто Скрижали убивают неживых. Учитывая, что вампиры теоретически бессмертны (пока получают питание), а процесс их разложения из-за воздействия Скрижалей тянется очень долго, потребовалось чуть не двести лет, прежде чем власти города вообще согласились: нынешние методы контроля над нежитью несколько… несовершенны.

Несмотря на подобное признание, с тех пор мало что изменилось.

Как я уже говорил, в определенных вещах Ур вполне стабильный город.

— …все ночи одинаковы, Сет, — сказал Реджис приятным баритоном.

Я покачал головой:

— С недавних пор не все.

Тихоня слегка нахмурился и уставился на меня темным, невыразимо притягательным взглядом. Когда вампир смотрит в глаза — даже просто так, не пытаясь задействовать способности к гипнозу, — трудно выдержать и не почувствовать себя кроликом, застывшим перед удавом. На такое способен лишь человек с сильной волей.

Или с Древней кровью в жилах. Я криво ухмыльнулся и ничего больше не сказал. Реджису пришлось самому назвать причину моего визита:

— Ренегат?

— Ренегат.

— Несложно догадаться. Значит, ты снова в деле, снова охотишься. — Тихоня вздохнул. — Если бы ты знал, как я тебе иной раз завидую, Сет…

Подобные нотки в его голосе мне никогда не нравились.

— Брось завидовать, Реджис, — резко сказал я. — Не стоит и сравнивать. Вампиры охотятся на жертв, которые против них все равно, что овцы. Утех, на кого охочусь я, как правило, клыки длиной в ладонь и когти, какими можно металл рвать. Так, как я, ты никогда не охотился.

— Хочешь меня оскорбить? — осклабился носферату.

— Образумить. Мне не нравится, когда в моем присутствии о людях говорят как о гастрономических деликатесах.

— Я думал, тебе, как и прочим Слотерам, нет дела до простых смертных… пока за это не платят.

Я махнул рукой и сел напротив, тяжело положив кулаки на стол. Какое-то время мы оба помолчали, выдерживая дежурную паузу, прежде чем перейти к главному. Затем я наклонил голову и, слегка понизив голос, спросил:

— Раз уж мы заговорили о Слотерах… ты слышал поговорку, что ходит про меня в городе?

— Ну, как же, — вяло улыбнулся Реджис. — Никто не обращается за помощью к Сету Ублюдку Слотеру по своей воле — всех толкают в спину мертвые.

— Именно, Тихоня. Поэтому…

Продолжить мы не успели.

— Ах, Сет!

Красавица Ли-Ши — полуобнаженный анчинский ангел с кожей цвета чистейшей бронзы — появилась на балконе, нависавшем над сценой, где гораздо менее одетые, но отнюдь не более привлекательные девушки извивались под музыку, извлекаемую из струн двумя смуглыми типами. Перегнувшись через перила, хозяйка «Шелковой девочки» послала нам с Реджисом воздушный поцелуй. Или только мне послала?

Под сладострастные вопли и улюлюканье публики, собравшейся в заведении (не обращая на нее, впрочем, никакого внимания), Ли-Ши спустилась вниз и побежала к нам через весь зал. Разноцветные шелковые ленты, обвивавшие ее точеную фигурку, трепетали в воздухе, нагретом жаровнями, каминами и вспотевшими от вожделения мужчинами.

Я давно уяснил: «Шелковая девочка» — это не только название заведения Ли-Ши. Это сама его хозяйка. Пять футов и шесть дюймов изящества и шелка: шелковистая кожа, шелковистые волосы, шелковистый голос, один звук которого казался приглашением к удовольствию. Как шелк блестели и ее темные, почти черные, глаза. Их миндалевидный разрез еще больше подчеркивал экзотический, непривычно яркий макияж.

— Сет!

Я поднялся на ноги.

Подпрыгнув, маленькая Ши повисла у меня на шее. Не давая опомниться, хищно впилась поцелуем в губы. Ее унизанные перстнями и браслетами ручки выглядели очень тонкими и миниатюрными, но их хватка свидетельствовала о недюжинной (для женщины, разумеется) силе. Я бы даже сказал — о значительной силе.

Когда мы впервые встретились, Ли-Ши казалась мне хрупкой, точно тростинка. В ее присутствии я невольно начинал чувствовать себя слоном, забравшимся в посудную лавку, полную тончайшего анчинского фарфора. Чуть неловко шевельнулся, и все пошло прахом! Но в последнее время такое ощущение прошло. Ли-Ши на глазах стала заметно крепче. Теперь она больше напоминала гибкий ивовый прут, который можно в кольцо согнуть, но не сломать.