Легион выродков - Максим Волосатый Страница 83

Удар коалиции вышел быстрым, точным и далеко не милосердным.

После этого земные крейсеры и «люстры» Легиона еще три дня вычищали сектор от попрятавшихся кто куда мойлов и файратов, а потом конвергены решили воспользоваться правом несправедливо обиженных и немного доплатили выродкам.

Как итог – плюс четыре мира в непосредственной близости от одного из главных транспортных каналов галактического рукава Стрельца перешли под контроль мутантов. Торгаши, что взять?

А мойлам куда деваться? Пришлось отдать.

В общем, путешествие одинокой «люстры» на Базу-2 прошло спокойно. Долетели быстро, выбросились на трех атмосферниках, в один из которых запихнули расширенный медблок, вывесились над ущельем.

И вот теперь я с Бьяном (надо же, а я не знал, что химмери – горные жители) и Сабой (тот клятвенно заверил меня, что восемь крабовых ног пройдут по любой территории) пыхтели, обливаясь потом, или чем там обливаются химмери и караены, и карабкались по крутому склону наверх. На маленькое плато, где, как показывала карта, и приземлилась круглая тарелка правого опорника Эрика Сванича.

Роботов не было, откуда на пространственном корабле роботы, способные вкалывать в горной местности? Поэтому шли ножками, и максимум, на что могли рассчитывать из инструментов, – это ремонтный блок, который доставят на указанное место атмосферником. Но до этого места еще надо было добраться. Вот мы и добирались, пыхтя и припоминая все ругательства, которые сохранились в памяти, проклиная безжалостное светило, эти выжженные горы, мойлов, файратов и общее несовершенство мироздания.

Ну, экораз, ну погоди, все припомню! Ты только живым останься, ладно?

Да уж, силы свои я точно переоценил. Или недооценил местность? Скорее всего, и то и другое. Ну откуда у меня, у дэ-ка шесть, навыки ползания по гористой поверхности планет? Я на естественном покрытии последний раз стоял уже не помню когда (ау-у, психологи УФЕСа). Да и нечего космолету на этом самом естественном покрытии делать: мой дом – угольная чернота дальнего космоса, сами по грязи ползайте.

Но пока что ползать приходилось мне и моим сопровождающим. И ползанье это радужным не было.

– Вы там долго еще? – поинтересовалась в наушниках Илла, зависшая на третьем, медицинском, атмосфернике, прямо над нашими головами. – Вы уже второй час на одном и том же склоне топчетесь.

Выталкивая ругательства сквозь вязкую слюну, залепившую рот (что ж так жарко-то?), я, как мог, объяснил госпоже Финиле, что реальная поверхностная физика с механикой несколько отличаются от того, что видится с борта атмосферника и тем более – «люстры» (привет Сипале, сидящей на орбите). А все то же самое, только в горах, – отличается в три раза. Когда поток «объяснений» иссяк, а вернее, мне надоело сбивать дыхание, я задал встречный, уже навязший в зубах вопрос:

– Илла, а вы сверху что-нибудь видите?

– Все так же, – скучно отозвалась Финила. – Небольшое плоское пространство. Два обширных плоских выступа. Пусто. Даже растительности нет.

Она помолчала.

– Ну, и если вы меня минут десять подождете, могу еще раз слетать, посмотреть.

Эта фраза произносилась сегодня раз, наверное, двадцатый. Я соотнес расстояние до края склона, нашу скорость, гудящие ноги и согласился.

– Давай, все равно нам тут еще ползти и ползти.

– Принято, – сообщила Финила, и зависший над нами аппарат, заложив почти боевой разворот (пространственного бойца всегда узнаешь по манере вождения судна), как будто свалился за гребень. Скала съела звук, и вокруг нас опять установилась раскаленная тишина.

Если бы не пыхтения Бьяна и Саба да не желтый цвет вокруг, я бы вспомнил мою белую комнату. Милую, уютную, тихую комнату. Ну что мне в ней не сиделось? Чай, не съели бы, как выясняется. Обменяли бы потом на кого-нибудь или выкупили. Не помер бы. А зато Сванич был бы жив.

Тьфу, тьфу… опять я со своим поганым языком.

Под ноги попался неудобный камень, я поскользнулся, чуть не упал и выматерился в голос, маскируя нехорошее чувство, не отпускавшее меня который день.

Маяк Сванича так и не сдвинулся с места за все это время. Как встал на него после приземления (давайте не будем говорить «падение», не доказано еще), так и замер. Да, сам маяк работает, но больше ничего. Ни связи, ни движения. И, самое гадостное, сверху ничего не просматривается. Как ни утюжили мы сканерами этот несчастный пятачок, как ни крутились над ним атмосферники – ничего. Просто камень. Изъеденная выбоинами площадка, на которую, пусть и с немалой долей допуска, но может сесть опорник. Хотя в его случае термин «сесть» не совсем оправдан. Опорник – судно пространственное и атмосферу не видит никогда, его даже собирают на заводах в космосе. Соответственно, посадочных механизмов у него нет и не было – он к «люстре» боковинами крепится, а в боксе линкора его снимают с креплений и укладывают на специальные направляющие, которые работают и как ремонтные консоли, и как стартовые площадки. Так что приземление Эрика мягким не было.

Хотя я уже начал сомневаться, что оно вообще было – Илла в очередной раз вернулась с неутешительным известием.

– Нет, Егор, ничего не видно. Ребята там крутятся, но им не сесть.

Правильно, им не сесть. Это пространственники плюют на размеры. В космосе габариты нужны только транспортам и линкорам. И то последним – лишь потому, что они совмещают в себе еще функции ремонтных баз и тех же транспортов. А на боевых кораблях до среднего класса главные помещения – это жилые зоны, движки и орудия. Поэтому пространственники, по сравнению с атмосферниками, и кажутся маленькими – им планировать в воздухе не надо. Ну и соответственно падать (а тем более садиться) на горные пятачки, подобные нашему, атмосферники не могут.

Уф, кажется, дошли. Мысль о том, что где-то рядом, в двух шагах от нас, может при смерти лежать Сванич, подгоняла не хуже любого кнута. Только бы успеть, только бы успеть, только бы… Ну!

Черт! Илла и остальные наблюдатели, кружащиеся сейчас над нами тремя хищными птицами, не соврали. На плато (его и в самом деле правильнее было назвать «пятачок») не было никого. И ничего.

На его поверхности (да уж, ровной ее можно было назвать только при взгляде с большой высоты) громоздились россыпи валунов в человеческий рост, змеились глубокие трещины, обломанными зубами торчали осколки рухнувших откуда-то сверху глыб, но никаких следов металлической тарелки под названием «опорник» не просматривалось.

У меня даже руки опустились: я до последнего надеялся, что это просто сверху не видно, а на самом деле Сванич вот он, за гребнем, только выйдем – сразу и наткнемся. Глупое чувство…

– Илла, – спасибо Бьяну, он не стал разделять со мной мое расстройство. – Илла, ты не сориентируешь нас, откуда сигнал маяка идет?

Точно! Маяк! Как я мог про него забыть. Хрипящая в конвульсиях надежда тут же бодро подняла истомленную голову, как будто не она тут только что пускала кровавые пузыри.