Механизм жизни - Андрей Валентинов Страница 76

Бейтс и Ури встали рядом. Великан сопел, уставясь себе под ноги, англичанин улыбался, любуясь отражением неяркого осеннего солнца.

Вода в пруду блестела, как ртуть.

– Зачем пришли?

Вопрос погасил улыбку актера.

– Мы пришли… мы… – Ури радостно встрепенулся. – Добрый вечер, Эминент. Мы были на почтамте. Вам письмо из Петербурга…

– От баронессы.

Сообразив, что это не вопрос, Ури раздумал уточнять.

Худая рука в серой перчатке взяла конверт, брезгливым движением сорвала печать. Текли минуты. Вечер катился дальше, навстречу неизбежной ночи; налетел ветер, бесцеремонно вцепился в края бумаги, исписанной мелким почерком. Лишь хриплое дыхание Ури нарушало тишину.

– Скверно.

В голосе Эминента не было ни горечи, ни сожаления.

– Фрау Вальдек-Эрмоли просит помощи. Моей помощи. Через неделю после нашего отъезда ей стало плохо. Петербургские врачи разводят руками. Она спрашивает, нет ли в России – или в Европе – нового Генриха Юнга. Увы, боюсь, теперь даже Молчаливый не в силах ей помочь.

Бейтс и Ури переглянулись.

– Девочка умирает. Надеюсь, она поймет это лишь перед самым порогом. Надежда уменьшит боль. Вы, кажется, не слишком ее любили, Чарльз?

Актер вздрогнул. «Любили» – яснее не скажешь.

– Я желаю смерти только врагам, мистер Эминент. И то, признаться, не всем. Баронесса – из нашей компании. Рискну предположить, что ей нужен не врач. Ей нужны вы.

– Да, ей нужен я. К сожалению… Я стал слишком невнимателен, друзья. Как вы провели день?

Бейтс уступил сцену нетерпеливому Ури. Тот стал подробно рассказывать о своих похождениях, закончившихся в балагане на Солянке, где наивному швейцарцу довелось представлять персидское чудище. Ури был этим очень горд. Для пущего эффекта он извлек из-за пояса мешочек с монетами – тряхнул, засмеялся. Сам же Бейтс сообщил лишь, что устроился на службу.

Эминент с равнодушием кивнул, чем несколько обидел Бейтса.

– Молодцы, – похвалил он. – Свой день, к сожалению, я провел не столь плодотворно. И не хотелось, но пришлось. Я был на похоронах князя Гагарина.

Стая ворон мелькнула над прудом, летя к церкви.

– Я уже видел все это – в Петербурге, на приеме. Гроб, ворон-священник – наперсный крест, седая борода… Русскому пастору казалось, что он – главный, что именно ему доверено проводить душу в последний полет. Старик ошибся – хороня христианина, хоронили масона. Братья разработали хитрый ритуал: непосвященный слеп, но знающий увидит сразу. Еще у церкви я заметил кобыл темной масти, впряженных в траурный экипаж. Ни одной светлой – и ни одной вороной. И барабанщик – нашли мальчонку, поставили в стороне… Белая черта вокруг алтаря – «малый Вавилон», незримая крепость. Белая перчатка, брошенная на гроб…

Эминент помолчал.

– Но и братья-масоны ошиблись. Точнее, опоздали. Духом покойного уже успели распорядиться. Когда я смотрел на гроб, темнота назвала мне имя: Хелена… Никогда не заключайте договоров со Смертью, мистер Бейтс! Это самообман. Она и так получит свое.

Актер хотел что-то сказать, но великан его опередил:

– Так вот почему вы отпустили нас гулять по городу! Мы не понимаем, мы растеряны, мы расстроены. Зачем вам было ходить на похороны страшного кадавра? Нет-нет, мы больше никогда не оставим вас одного! Страшный кадавр увидел вас, унюхал. Он может вернуться, выползти из-под земли, вновь напасть на вас. Это из-за него вы заболели. Он же чуть не переломал вам все кости! Зачем вам мертвецы, зачем вам смерть? Для чего вы говорите о Смерти как о живом существе?

Чарльз Бейтс, все эти годы считавший Ури большим ребенком, на сей раз был совершенно с ним согласен.

– Мистер Эминент, – подхватил он, – Ури абсолютно прав. А я, уж простите за дерзость, добавлю. Вы когда-то сказали нам, что наша цель – борьба за Будущее. Меньше крови, больше счастья – это ваши слова, сэр. Вам не кажется, что вы свернули куда-то не туда? Некромантия, черная магия… Для чего мы убиваем ученых? Чтобы миром правили китайские колдуны? Мне поздно спасать душу, но все-таки позвольте заметить: я вам больше не помощник. Обожду, пока вы поправитесь, заработаю денег, чтобы вам с Ури хватило на первое время, – и распрощаюсь. Если вы правы насчет баронессы… Считайте, что у вас стало двумя слугами меньше.

– Бунт на корабле, мистер Бейтс? Деньги на первое время – как трогательно, как мило! Не хочу вас разочаровывать, Чарльз… Даже сейчас мне не составит труда убить вас, не вставая с места. А наш малыш забросит труп в этот дивный пруд. Искать вас не будут. Кому нужен беглый английский висельник? Ури, ты готов?

Швейцарец засопел, развел ручищами:

– Мы даже не знаем, Эминент. Раньше нам казалось, что вы – самый-самый добрый из людей. Вы помогли нам, выходили, не дали сойти с ума. Спасли от страшных лекаришек, которые хотели разрезать нас на части. А вчера нам приснилось, что вы прячете в саквояже железную пилу. Мы не бросим вас, ни сейчас, ни потом, но мы никогда не станем убивать. И вы не станете. Мы позаботимся об этом!

– Даже так…

Эминент закрыл глаза. Он долго молчал, затем вновь посмотрел на вечернее небо. Ночь опускалась на Москву, стирая краски и размывая контуры.

– Наверное, мне следовало бы огорчиться. Друзья и верные слуги проверяются не в радости – в беде. Вы оба нужны мне, я не закончил ряд важных дел. Вам даже трудно представить, насколько важных. Ради этого, мистер Бейтс, можно стать некромантом. Но я успокою вашу совесть – вам не придется бросать меня. Я не болен, друзья…

И прежде чем Ури закричал, прежде чем Бейтс отступил на шаг, Адольф Франц Фридрих фон Книгге выдохнул резко и зло:

– Я умираю! Слышите?! Я – умираю!