Повязанный кровью - Павел Корнев Страница 70

– Ты о чем? – не понял его я.

– Это эльф? – непонятно зачем спросил об очевидном Габриель.

– Эльф, – согласился с ним я.

– А на голове у него что?

– Берет был.

– Дурак ты. На голове у него скальп! – поправил меня приятель.

– А! Вот ты о чем, – усмехнулся я. Действительно. За такой роскошный скальп можно немало золота выручить. Только возиться с ним… – Дарю.

– Вот спасибо! – обрадовался прекрасно понявший причину моей щедрости Габриель. – Сам, значит, пачкаться не хочешь? Ну ничего, мы не из брезгливых…

Я только пожал плечами и отошел к сгрудившимся в кучу волонтерам. К моему несказанному удивлению, все арбалетчики оказались живы и здоровы. А вот пехотинцы потеряли пятерых.

– С той стороны стрелков всего трое было, – докладывал капрал Линцтрог лейтенанту, замотавшему окровавленной тряпицей раненую руку. – Пока до деревьев, где они засели, добежать успели, их и след простыл.

– Чем по лесу за эльфами бегать, лучше бы нам помогли, – зло процедил лейтенант и, развернувшись, зашагал к лежавшему на сооруженных из еловых веток волокушах Брольгу.

Линцтрог только пожал плечами и пошел к пехотинцам. Про то, что нам просто повезло, он благоразумно говорить вслух не стал. Вон – телохранителей проповедника почти всех положили. А этот, тень его задери, святоша, вместо того чтобы драпать отсюда со всех ног, над ними погребальный обряд проводит. Идиот – неровен час еще какой отряд мятежников по наши души нагрянет. Хотя после устроенного Бернардом представления вряд ли на это кто-нибудь решится. И все же…

– Ты вот мне, Кейн, скажи, – все еще бледный после ранения Шутник опрокинул в себя стаканчик кишкодера, откусил от кральки кровяной колбасы и протянул ее мне, – в чем смысл жизни?

– Иди в жопу, Шутник. – Меня перекорежило от резкого вкуса настоянного на травах самогона, да и без того вести беседы на философские темы не было никакого настроения. – Допивай и пошли.

– Ты куда-то торопишься? – ничуть не обиделся на мое пожелание Габриель. – Дождемся Арчи и пойдем обратно все вместе.

– Ты Арчи не знаешь? Если он пропал, то ждать его можно и до заката. – Я оглядел кабак, в который мы с Шутником завалились почти сразу же после того, как прибыли в Старый Перент, и тяжело вздохнул.

Хорошо хоть командирам сейчас не до нас: Эмерсон поехал отчитываться перед бароном Анвольдом, а капрал Линцтрог помчался устраивать раненых в госпиталь. Остальным было велено дожидаться лейтенанта у восточных ворот. Надо ли говорить, что после того, как Шутник умудрился на блошином рынке прямо у въезда в город весьма выгодно пристроить скальп эльфа, мы плюнули на приказ и отправились промочить горло в ближайшее питейное заведение.

Вот только Арчи, сославшись на дела, сразу же куда-то убежал, а это самое питейное заведение с гордым названием «Золотой шлем» на поверку оказалось замызганным кабаком с сомнительной репутацией. И репутация его посетителей не была хуже только из-за того, что у них ее не имелось вовсе. Правда, за одним из столов гуляла компания солдат в кавалерийских дублетах, но нашитые у них на правой стороне груди эмблемы не с гербовым черным, а почему-то золотым единорогом нам ни о чем не говорили.

Другое дело, что я специально притащил Габриеля в «Золотой шлем» – как выяснилось, «Серые волкодавы» занимали казарму городской стражи на соседней улице, а значит, егеря просто не могут время от времени не заглядывать сюда напиться, пощупать разносчиц и набить морды солдатам из других отрядов. Остальные кабаки в окрестностях казармы я безрезультатно обежал, пока Габриель торговался с сомневавшимися в подлинности скальпа покупателями.

– Он обещал быстро – значит, быстро, – пожал плечами Шутник и забрал у меня колбасу.

– Мало ли, что он обещал, – скривился я в усмешке. – Кстати, ты как думаешь: почему Бернард с нами не пошел?

– Никак не думаю. Не пошел, и все. Его дело.

– Так-то оно так, – задумался я о захандрившем тайнознатце.

Хотя какая разница, из-за чего у него настроение испортилось? Просто, может, устал, и все дела.

– И вообще – не уводи разговор от темы, – попросил меня хитро прищурившийся Габриель.

– От какой такой темы? – не понял я.

– Ну о смысле жизни. Добро и зло. Свобода воли и предназначение. – Шутник разлил по стаканчикам остававшийся в графине кишкодер.

– Шутник, что с тобой? Мы и выпили-то всего ничего, а вон как тебя размотало.

– Не в этом дело, не в этом. Просто мы сегодня по самому краю прошлись, вот оно как. – Габриель потер грудь там, куда вонзилась заколдованная игла. – Помнишь, вы смеялись, когда я бригандину выбирал? А окажись железо чуть похуже – не сидел бы сейчас с тобой.

– Да ну брось. Что б тебе с одной иголки было?

– Что было? Да ничего хорошего! Видел, пехотинцу – как его, Билли? – в ногу игла вошла, так неизвестно еще – откачают целители или нет.

– На все воля божья.

– Вот ты как заговорил! Раньше-то все: тень, тень! А как прижало, сразу о Боге вспомнил. Все вы там, на севере, язычники клятые. И Ведьмина плешь из-за грехов ваших…

– Давай не будем сейчас об этом, – попросил я и во все глаза уставился на вошедшего в кабак крепкого сложения мужчину в серовато-зеленом камзоле егеря.

Показалось мне или у него действительно оскаленная собачья голова на груди нашита? Нет, так и есть. Нашивка «Серых волкодавов»!

Егерь, прихватив стул из-за соседнего стола, присоединился к кавалеристам, и я развернулся так, чтобы не спускать с него глаз.

– А я и не об этом! – несколько нелогично, на мой взгляд, заявил Габриель. – Я тебя о чем спросить-то хотел: почему ты такой злой? Тебе же человека зарезать, что мне муху прихлопнуть!

– А почему я должен быть добрым? – разозлился я на идиотский вопрос. Играй хоть немного у меня в голове хмель, думаю, мы бы прекрасно пообщались, а так от пустых разговоров только изжога начинается. Мне б теперь придумать, как егеря к нам за стол затащить, а не разглагольствования подвыпившего Габриеля выслушивать. – И что это вообще такое в твоем понимании?

– Ну… – начал собираться с мыслями Габриель.

– А, подожди, я понял! – не дал ему вывернуться я. – Наверное, это значит быть всепрощающим и всепомогающим. Посвятить свою жизнь борьбе со злом и несправедливостью. Так? А что, если я не хочу оставлять безнаказанными плевки на мою тень? Что, если я хочу сам решать, кому я помогу, а кто пусть выпутывается сам? Что тогда? Я – злой? Только потому, что желаю сам определять, как мне жить, и не собираюсь помирать из-за чьих-то чужих идеалов?

– Ты сам-то понимаешь, какую чушь порешь? – неожиданно совершенно трезво поинтересовался у меня Габриель.