Барьер Сантароги - Фрэнк Герберт Страница 69

«Значит, солнечные лучи. Как же уничтожить пещеру? — подумал Десейн. — Может, принести бомбу? Или портативную лампу дневного света?»

В это время Десейн вдруг заметил, как за окном клиники меркнут звезды и возникает темная фигура какого-то чудовища.

Десейн содрогнулся и повернулся к бутылке с молочным раствором. Действуя механически, он поместил оставшуюся часть раствора в центрифугу, потом отделил серебристо-серую пленку и собрал полученное вещество в темно-коричневую склянку. Из раствора получилось почти пол-литра эссенции Джасперса.

Десейн понюхал склянку — резкий запах Джасперса ударил в ноздри. Он вылил содержимое на мелкую тарелку, взял шпателем немного вещества и лизнул его. Ему показалось, что по спине пробежала электрическая искра, что он способен «видеть» кончиком языка или пальца. Десейн почувствовал, как стержень его сознания превращается в стальное зернышко, окруженное пустотой. Он сконцентрировал энергию и заставил себя посмотреть на эссенцию Джасперса.

Но на тарелке ничего не было!

«Что же уничтожило ее? Как могла тарелка стать пустой?»

Десейн посмотрел на правую ладонь. Как же она близко от его лица! На розовой коже начали проступать серебристо-серые пятнышки.

Его сознание заполнили покалывающие ощущения, шедшие от нервных окончаний — сначала от желудка и горла к рукам и ногам. И вот уже вся кожа словно вспыхнула огнем. Возникло неясное чувство, что тело соскальзывает вниз, на пол, и в тех местах, где оно касается пола, кажется, что тот ослепительно сверкает.

«Я съел полную тарелку эссенции, — подумал Десейн. — Что же способен сделать этот активный компонент, выделенный из более чем тридцати фунтов сыра Джасперса? Действительно, что? Что же он делает сейчас?» — Десейн чувствовал, что это самый интересный вопрос. Что же он сейчас делает с ним?.. с зернышком собственного «я»! Где же оно?

На каком фундаменте реальности до сих пор покоилось его «я»? Десейн лихорадочно пытался расширить свое сознание, ясно понимая при этом, что проецирует свою собственную субъективную реальность на внешнюю Вселенную. Однако одновременно происходит и воздействие Вселенной на его мировосприятие. Он шел за линиями этой проекции, чувствуя, что они проносятся сквозь него, как через тень.

В этот миг он сбился с пути и споткнулся.

«Да я — просто какая-то тень!» — мелькнула мысль.

Эта мысль привела его в возбуждение. Он вспомнил игры с тенью из своего детства. «Интересно, какую форму примут тени после того, как будет искажено его „я“?» И от этой мысли перед ним предстала картина темного экрана, созданного его сознанием, очерченного бесформенными контурами. Ему захотелось изменить форму.

И вот на месте экрана возник какой-то мускулистый герой, бьющий себя в грудь.

Десейн сменил акцент.

Тень превратилась в согбенную, близорукую фигуру ученого в длинном халате. Еще одно изменение — и перед ним обнаженный Аполлон, бегущий по живописной равнине, окруженный женскими фигурами.

И снова — труженик, согнувшийся под тяжестью бесформенного груза.

С захватывающим дух чувством божественного откровения Десейн вдруг осознал, что картины не выходят за рамки его собственных знаний и представлений, которые, естественно, довольно ограничены. Именно открытие, сделанное им сейчас без чьей-либо помощи, давало ему надежду. Странного рода, смутную, непонятно на что направленную, которая, несомненно, существовала — не просто надежда, рожденная неуверенностью, а надежда без всяких границ, направлений или привязанностей. Надежда сама по себе.

И это знаменательное мгновение позволило ему осознать мимолетность мига его собственного существования, его способности как живого существа.

Участок, занятый сознанием Десейна, пересекло нечто изгибающееся, выгнутое и искаженное. Он узнал зернышко своего «я», потерявшего свою первоначальную форму. Десейн, хихикая, отбросил его. «Кто же только что отбросил это? — подумал он тут же. — Кто хихикал?»

Раздался громкий стук шагов. Голоса.

Он узнал неприятные интонации голоса седовласой медсестры, но в нем прозвучали и нотки паники.

Паже.

— Надо уложить его на кровать, — сказал доктор.

Слова прозвучали ясно и отчетливо. Но не столь ясно виделась ему форма Вселенной, которая стала приобретать размытые радужные очертания. Он не видел сильных рук, пытавшихся погасить ослепительное пламя, которое исходило от его кожи.

— Трудно возвращаться в обычное состояние сознания, когда ты только что находился за его пределами, — пробормотал Десейн.

— Что он сказал? — спросила медсестра.

— Я не разобрал, — ответил Паже.

— Вы чувствуете запах Джасперса вон там? — снова спросила медсестра.

— Полагаю, он выделил эссенцию и проглотил ее.

— О Господи! Что же нам делать?

— Ждать и молиться. Принесите мне смирительную рубашку и велите доставить каталку.

«Смирительную рубашку? — повторил про себя Десейн. — Какая странная просьба!»

Кто-то побежал. Как же громко они топают! Хлопнула дверь. Еще какие-то голоса. Какая кругом неразбериха!

Десейн кожей почувствовал, что его поместили во что-то темное. Все зрительные ощущение пропали. Внезапно он ощутил, что его тело сжалось, и он превратился в ребенка, брыкающегося, вопящего, машущего руками, пытающегося за что-нибудь ухватиться.

— Помогите мне! — снова голос Паже.

— Что тут за беспорядок?! — раздался еще один громкий мужской голос.

В этот миг Десейну уже казалось, что он превратился в отдельный от лица рот, который дул, дул и дул, подобно ветру. Конечно же, весь мир должен сжаться под напором этого урагана!

Затем он стал доской, качающейся на ветру. А в следующий миг — детскими качелями. Вниз и вверх… вверх и вниз.

«Лучше хорошо бежать, чем плохо стоять», — вспомнил он. И побежал. Он бежал, задыхаясь, хватая ртом воздух.

Из кружащихся над ним облаков вынырнула скамейка. Он рухнул на нее… и Стал еще одной доской. И доска эта все глубже и глубже погружалась в кипящее зеленое море.

«Жизнь в океане бессознательного», — подумал он. Вокруг становилось все темнее и темнее.

«Смерть, — мелькнула мысль. — Именно на фоне смерти я могу познать себя».

Темнота рассеялась. Десейна несло вверх, к ослепительному свету, где в сиянии двигались темные фигуры.

— У него открыты глаза, — голос медсестры.

Промелькнула какая-то тень.

— Джилберт? — произнес Паже. — Джилберт, ты можешь слышать меня? Сколько Джасперса ты принял?

Десейн честно попытался ответить, но губы отказывались подчиняться. Снова вернулось ослепительное сияние.