Мотылек и Ветер - Ксения Татьмянина Страница 68

Мастерская — в конце главной улицы, и вход не с нее, а еще немного за поворотом, с торца серо-кирпичного дома. Зашли, поздоровались с девушкой, приветливо встретившей нас в маленьком коридоре. Без лишних вопросов она же провела нас и в большое помещение.

Портновские манекены, стеллажи до потолка с рулонами тканей, раскроечные столы, подиум. За стенкой слышатся машинки и еще голоса.

— А соседки твоей может сегодня и не быть, — шепнул Юрген на ухо.

— Добро пожаловать в «Золотую иглу»?

Девушка с искренней улыбкой стала рассказывать, что у них лучшие мастерицы, лучшие материалы, и не только золотая игла, но и золотые руки. Расстроиться, что не увижу Гулю, не успела — женщина через пару минут после нас появилась с улицы — энергичная, с разгоревшимися щеками. Шарф неимоверной длины был обернут вокруг горловины не раз, и все равно сзади спускался фалдами ниже колен. Когда Гуля чуть обернулась, я увидела, что у нее и коса такая же — черная, длинная и тугая — волосок к волоску. Небо и земля с той женщиной, что я помнила, и даже снимок из базы данных не передавал всего ее преображения. Разрез глаз, да прямые брови — по ним узнавалась. Не дашь ей пятидесяти с лишним, не верится, что есть и взрослые сыновья и даже внук…

А есть ли?

— Здравствуйте, Гуля.

— Здравствуйте! — Обернулась, оглядела с улыбкой, выпутываясь из шарфа. — Впервые у нас? Я рада! Как посмотрю, не кавалеру нужна обновка, а вам?

— Сможете помочь?

— Марьяна!

Из комнаты выглянула женщина и после секундной заминки подошла. А Гуля, еще раз меня оглядев, протянула вдруг ладонь и пощупала мой голубой шарф.

— Можно? — Взяла и за руку, разглядывая перчатку и потерев большим пальцем по материалу. Вгляделась в перламутровые пуговки. — Марьяна, я тут сама, пожалуй. А кавалера проводи в гостевой уголок. Чай или кофе будете?

— Кофе можно, — кивнул Юрген.

— Долго ждать не придется, не переживайте.

Гуля увела меня в глубину мастерской. Дальше рабочей комнаты и дальше ее маленького кабинета. Мы прошли мимо открытых дверей, и я успела зацепить вниманием удобное кресло, маленький письменный стол и рамки с фотографиями на стенах. Набралась храбрости и спросила:

— Как поживают ваши сыновья, как внук?

— Так мы знакомы? Уверенна, что ни разу вас не встречала, но в тоже время… Как вас зовут?

— Ирис.

— Ирис… Ирочка…

Она завела меня в личную мастерскую и пока снимала верхнюю одежду, махнув мне рукой на вешалку, перечисляла места, где могла бы меня видеть раньше. Нет, я не одноклассница ее младшего, не бывшая ученица из лицея, где она преподавала десять лет назад, не соседка-девочка из дома, где Гуля снимала квартиру, пока жила в Сольцбурге.

— Так откуда вы меня знаете?

— Нет, я лично не знаю, только через знакомых знакомых. У меня подружка, у подружки сестра, у сестры сокурсница, и она приятельница вашей невестки. А о «золотой игле» и в большом городе наслышаны, вот я нарочно и приехала.

Гуля польщенно заулыбалась. Засуетилась, заглядывая за ширму, потом за стеллаж, сказала, что все у ее мальчиков чудесно. Один в столице, хорошо зарабатывает, стал отцом, живет с женой душа в душу. Второй за границей, еще лучше устроился, полюбил там женщину, остался насовсем. Приедут на новый год к ней, а летом зовут, наоборот, у них погостить.

Она рассказывала. А у меня перед глазами стояла картина общажной кухни, разлитого борща и разбитой несчастной женщины, которая плакала: «И никому не нужна я». Где был тот рубеж? Когда он случился у Гульнары Сатти — когда она осталась с двумя маленькими детьми, но не пошла работать на консервный завод, а рискнула освоить портянжное дело? Когда в один день решила, что кормить и одевать своих сыновей недостаточно, чтобы быть хорошей матерью, а нужно быть самой счастливой и занятой любимым делом, чтобы растить детей в радости, а не злости на жестокую долю…

— Ирочка, это будет весьма любопытно если… У меня глаз-алмаз, я вижу, что может подойти идеально, или чуть-чуть с погрешностью. Ваш рост, ваши пропорции. Ну, конечно! Снимайте свитер, он и сбил меня с толку!

Я сняла, оставшись в юбке и тонкой кофточке, что носила под свитером. Гуля быстро перебирала массив одежды на открытой длинной стойке, как в магазинах, и с довольным возгласом выудила готовое пальто с капюшоном. Длинное, глубокого индигового цвета, с широким поясом и красивой перламутровой пуговицей у горловины. Красивой, как ювелирная брошь из серебра — в виде морской ракушки.

— К вашим жемчужинкам на перчатках. В октябре нашло вдохновение и я спроектировала эту модель. Все на глазок, но может подойти идеально! Как раз к шарфу, к перчаткам, к вашим глазам и вашему образу.

У меня аж все замерло от красоты и внезапности такого. Казалось, что Гуля, протягивает мне волшебную мантию. Одеяние, которое неуловимо сочетает в себе современный крой, и все же оставляет место для сказочных нюансов — объемного капюшона складками, сложно собранных рукавов.

— Ну ка, не стойте столбом. — Сделала крутящийся жест, и я развернулась спиной, позволяя ей одеть пальто на меня. — Сейчас выкачу зеркало. Минутку.

Шелковый подклад, плотность, тяжесть, мягкость. Царапнула мысль — где я и где такая роскошь? А все внутренние ощущения вопили — моя шкура, влитая, родная, идеальная! Словно нашелся какой-то живой кусочек меня самой, и вернулся на свое место. На плечи.

Гуля бесцеремонно щупала за талию, обхватила грудную клетку, застегнула, как беспомощного ребенка, затянула пояс:

— Еще чуть-чуть вам нужно поправиться, Ирис. Вы болели? Это не ваш вес, я вижу. Два-три килограмма и вещь сядет как нужно. Вам нравится? Откройте глаза.

Страшно. Да, чувствую себя в нем хорошо, но вдруг в зеркале увижу уже не себя? И обрушится оно — отречение, предательство, фальшивая Ирис, которая посмотрит из отражения и ухмыльнется: «продала свою прошлую жизнь за тряпку?». Измена себе или перемена себя?

— Мне всегда хотелось быть красивой прежде всего для того, чтобы мои сыновья мной гордились. У них красивая мама, счастливая мама, неземная, как фея! — Гуля рассмеялась прямо возле уха, стояла близко. — Не робейте, открывайте глаза! Ох, как я себя узнаю! Женщины быстро привыкают быть замарашками и занашивать вещи до дыр! А красота живительна, красота вдохновляет и радует не только свою обладательницу, но и всех ее близких. Ну? Так… куда слезы, откуда слезы? Собрать все в платочек и отложить на другой день!

А я не смогла сдержаться от ее слов. Я посмотрела на себя и представила — если бы… был бы дедушка рад увидеть меня, внучку, такую? Папа и мама — такую дочь? Или мой Василек, если был жив, не улыбался бы радостно мне, потянувшись ручками к яркости, радости и счастливой маме? Их нет в живых, но я ощутила, что предательством по отношению к ним вдруг станет обратное — моя мрачность, моя депрессия, моя старая истлевшая шкура.