Магия обреченных - Варвара Клюева Страница 57

Хайна была птицей. Стремительной белой птицей, затерявшейся в густой пелене то ли тумана, то ли мелкого дождя. Водяная пыль собиралась в белесо-серое месиво, склеивала пух, тяжелила тело, застилала взор. Хайна понимала, что должна выбраться из этого студеного киселя, иначе скоро потеряет силы или врежется в горный склон. Подниматься не имело смысла. Даже если ей удастся подняться над верхней границей тумана, потом все равно придется нырять обратно в гущу и лавировать между невидимыми препятствиями. А сил на подъем уйдет много.

Но и спуск Хайну страшил. Птичье чутье подсказывало, что внизу бушует буря. И с каждой саженью, приближающей землю, возрастал риск обо что-нибудь зацепиться или удариться. При буре любая ошибка становится смертельной.

Наконец Хайна решилась. Присобрала крылья, нырнула вниз головой и понеслась. Пять дюжин саженей, десять, двадцать… Ветер набросился на нее и швырнул в сторону. Едва Хайна выровняла полет, как ее накрыл следующий шквал, смял крылья, опрокинул, бросил вниз. Минутная передышка – и новый шквал. Потом еще, и еще. Хайну кружило и кидало из стороны в сторону, она уже не понимала, где правая сторона, где левая, где небо, где земля. И вдруг кружение кончилось. Ее подхватил и понес неведомо куда могучий воздушный поток. Прошла минута, другая, третья, а поток все не ослабевал, не менял направления. «Куда он меня тащит?» – заполошно подумала Хайна. И очнулась.

Точнее не очнулась, а перескочила в другую реальность. Легкое птичье тело, швыряемое из стороны в сторону порывами обезумевшего ветра, стало вдруг тяжелым, неуклюжим и совершенно неподвижным. Крылья превратились в неподъемные, словно свинцом налитые, руки. А может, это не руки. Руки ощущаются иначе. Они заканчиваются ладонями с чуткими пальцами, которыми можно ощупать себя и то, что находится рядом. Понять, теплое оно или холодное, гладкое или шероховатое, мягкое или твердое. А Хайна ощущала только тяжесть.

Остальные части тела вели себя не лучше.

Миновала целая вечность, прежде чем Хайна осознала, что лежит на спине, утопая в чем-то мягком и жарком, а тело ее покрыто испариной. Потом она вспомнила, что у нее есть глаза, и попробовала приподнять веки. Это осторожное движение – и не движение даже, а намек на него, – отозвалось неприятной резью, будто веки были присыпаны изнутри мелким песком. Хайна повела глазами в сторону, не открывая их. Резь сделалась нестерпимой, из-под век потекли слезы. Они скапливались в ложбинках у носа, просачивались потихоньку обратно, под пересохшие веки, и через минуту-другую резь прошла. Глаза открылись.

Сознание Хайны медленно впитывало увиденное. Впитывало, но не узнавало. Сначала ей показалось, что она лежит внутри поставленного стоймя гигантского яйца, верхушка которого расписана лиловыми и желтыми пятнами. По мере разглядывания лиловые пятна преображались в нарисованные резные листья, а желтые – в крупные гроздья ягод. Листья и гроздья сплетались в широкую узорную ленту, и, проследив глазами ее путь, Хайна обнаружила, что ее гигантское яйцо обрывается, смыкаясь с точно таким же яйцом, вырезанным сбоку. А все помещение сложено из четырех «яиц» с большими овальными отверстиями, состыкованными между собой так, что получались красиво изогнутые ребра-крылья. Оглядывая причудливый зал, Хайна медленно повернула голову и беззвучно ахнула. В двух шагах от нее, на ложе, застланном богатым покрывалом, подтянув колени к животу и сложив ладони под щекой, спала Лана.

Приглядевшись к ней, Хайна испугалась. Бабушкино лицо казалось таким измученным, таким постаревшим! «Что с ней? Какая злая хворь на нее напала? Нужно тотчас же ее исцелить! Потерпи, милая, я сейчас…»

Охваченная тревогой, Хайна забыла о собственной немощи, но та немедленно напомнила о себе, когда девочка оторвала голову и плечи от своего ложа. «Это не бабушка, это я расхворалась, – догадалась она, упав на подушки. – А бабушка опять выхаживает меня, не спит ночами, забывает поесть… Как тогда, в детстве, после того как меня привезли на Плоскогорье. Только тогда я, кажется, не была такой бессильной. Ох, Хозяйка! Неужто Бледная нежить в конце концов меня одолела?»

Хайна сосредоточилась, напрягла, как сумела, мышцы и сделала вторую попытку, еще менее успешную, чем первая. Ей удалось лишь дернуть головой да испустить слабый стон. Но ее стон разбудил Лану.

Лана открыла глаза, вытаращилась на внучку, приподнялась на локте и в один миг скатилась со своего ложа.

– Хайна! Внученька! Радость моя! О милостивая Хозяйка! Да будет благословенно твое имя! Ты вернула мне мою девочку!

Она бросилась к внучке. Сухонькие ладони щупали лоб, гладили щеки, плечи, руки Хайны. На лицо девочки падали крупные теплые капли, смешиваясь с ее собственными слезами.

– Ну что, что ты, ба? Не плачь! Все будет хорошо! Я скоро поправлюсь. Вот увидишь!

Привлеченная взволнованными голосами, в комнату впорхнула миловидная, ярко одетая девушка и с криком «Хайна! Ты жива! Жива!» – бросилась обнимать больную.