Лучшие враги - Марина Ефиминюк Страница 56

— Ты действительно будешь есть уши свиньи? — все ещё не верил он, что благородная девица с высшим магическим образованием способна угощаться едой батраков.

— Это же не крысиные хвостики, — пожала плечами.

Обжигая губы огненным маслом, положила в рот сладковатый хрящик и принялась со вкусом жевать. Калеб следил за трапезой с такой миной, будто ему было меня очень-очень жалко.

— В Даймране вас плохо кормили?

— Нормально, — с трудом подавив улыбку, ответила я и кивнула на стакан с молоком, покрытый куском ржаного хлеба: — Съешь булку. Не стесняйся.

— Можно подумать я никогда не пробовал простецкой еды, — презрительно буркнул он и с излишней решительностью подцепил кончиком вилку полупрозрачный кусочек, хорошенько прожаренный с луком. Где-то на полпути ко рту эта самая решительность столичного гурмана покинула. Вместо того, чтобы есть кусок свиного уха, он принялся его разглядывать на свет, словно проверял степень прожарки по прозрачности.

— Что ты его гипнотизируешь, — хмыкнула я, — клади в рот.

— Эннари, я должен признаться, — быстро проговорил он. — Я так и не написал завещание, поэтому проследи, чтобы некроманты никогда не добрались до моего тела. Можно на тебя рассчитывать в этом вопросе?

— Да, я попрошу, чтобы тебя кремировали, — мрачно пошутила я.

— И пусть это совсем не застольный разговор, но заранее благодарю!

Он сунул кусочек в рот и замер.

— Как? — не скрывая иронии, уточнила я.

— Неплохо, — промычал он, практически не разжимая губ.

Потом начал возить языком туда-сюда, как леденец, и в конечном итоге после долгих раздумий проглотил цельным куском. На горле мучительно сократился кадык.

— Ты дышать-то можешь или уже пора вызывать могильщика? — на всякий случай уточнила я. — Не переживай, куплю тебе саму красивую погребальную урну. Какую хочешь: в красную с ромбиками или черную с золотыми полосками?

— Я лучше попью молока, — прохрипел Калеб и залпом выхлебал молоко. — Поверить не могу, что ты ешь эту гадость. Ты знаешь, мне в голову пришло. А какое же кофе ты пьешь, Эннари? Мы с тобой ужинали, но ни разу не завтракали. Черный, как деготь?

— Угу, — промычала я, почему-то не желая признавать, что даже суровые темные чародейки, спокойно расправляющиеся с гречневой кашей и шкварками, любят забеленные напитки, подслащенные медом.

Выставив поднос и заперев дверь, Калеб стянул с ворота шейный платок, бросил на стул жилет и, усевшись на кровать, избавился от обуви. Кода он занял свою половину, отодвинувшись подальше к холодное стене, я легла на край, прижалась щекой к подушке. Полупрозрачный огонек погас, комната погрузилась в темноту.

Посреди матраца обнаружился глубокий, как сартарская впадина, провал. Неизбежно мы скатились в дыру, хотя оба старались зацепиться на простыню на своих краях. Чуть не уткнулись нос к носу и уставились друг на друга через темноту. В голове появилась идиотская мысль, что мятный зубной порошок, стоявший на полочке умывальника, показался не очень-то мятным, когда я перед сном почистила зубы.

— Так… — пробормотал Калеб и начал разворачиваться.

Я почему-то почувствовала себя ужасно обиженной и тоже повернулась к нему зад… спиной. Кровать заскрипела, ножки зашатались. Становилось ясно, что она готова развалиться от любого резкого движения. Лучше не двигаться и даже не дышать.

Ноги, как назло, оказались спеленованы платьем. Наверняка к утру оно не только потеряет оба рукава, но и задерется к поясу. А исподнее у меня в цветочек и никаких кружев. Ни полоски, ни рюшки. Одни дурацкие ромашки, вышитые мелкими-мелкими стежками умелицы-белошвейки. Даже не знаю, почему меня волновал именно этот неловкий факт, а не тот, что платье действительно может задраться.

— Эннари… — тихо проговорил Калеб.

— Только не спрашивай, о чем я думаю, — буркнула я.

— Нет… Ты чуток не подвинешься?

Злобно сопя, я начала выбираться из дыры на край. В конечном итоге платье распуталось, но Калеб его придавил своим телом. Мы с одеждой оказались фактически пришпиленными к матрацу.

— Ты лег на мое платье, — пробормотала я, делая слабые попытки освободиться.

— Проклятие! — выругался он, резко вытащив подол из-под себя.

Когда я вновь скатилась в провал, вдруг поняла, что спиной прижалась к груди Калеба. Он даже не шевелился, словно боясь меня спугнуть. Так и лежали, аккуратно сложенные, как две ложки.

— О твоих словах, что мы подходим друг другу… — шепотом проговорила я. — Если подумать, мне понравилось с тобой целоваться. Одного не могу понять, было правда хорошо или из-за любовного зелья.

У Калеба вырвался странный звук, словно он поперхнулся.

— Ты в порядке? — всполошилась я. — У тебя там удушье от пуховых подушек не началось?

— Господи, Энни, почему ты не хочешь облегчить мне жить? — тихо выдохнул он, утыкаясь лбом между моих лопаток.

— Я ничего не делаю, даже не шевелюсь!

— У тебя очень плохо получается ничего не делать. Вот ты опять начала елозить! — проскрипел он.

— Мешаю тебе заснуть? Я знаю отличное заклятье сна, — обернулась я к нему через темноту. — Оно не вызывает ни похмелья, ни привыкания. Если ты на секунду снимешь защиту от темных чар…

— А еще ты так много болтаешь!

Он опрокинул меня на спину, накрыл мои приоткрытые губы горячим ртом. Мы целовались, как безумные. В груди не стало хватать воздуха. Калеб отстранился и, сладко прикусив мне подбородок, спросил:

— Теперь стало яснее? Это был любовный приворот, или я просто хорошо целуюсь?

— Продолжай. До конца не поняла.

Я схватила его за рубашку и прижалась губами к губам. И пусть мы не перешли ко всем тем соблазнительным вещам, которые описывались в эротическом романе, но я точно определила, что приворот был не причем. Светлый чародей Калеб Грэм мне по-прежнему не нравился, но мужчина Калеб Грэм, предложивший отношения, вызывал стойкую привязанность. Он ошеломительно целовался и сам не перешел дозволенной границы в забытой богами и демонами таверне. Хотя я-то плевать хотела, как сильно скрипит кровать, надето ли на мне платье и насколько был мятным зубной порошок из баночки на умывальнике.

В Истван мы вернулись только в середине следующего дня. Едва оказались в холле замка, как прогремел вездесущий глас Парнаса, призывающий Калеба в кабинет.

— Я зайду к тебе, — пообещал он, аккуратно сжав мои плечи.

В гостевую башню я поднималась в одиночестве, держа в руках окончательно испорченный плащ. На пороге покоев один рукав все-таки отвалился и первым делом пришлось идти в гардеробную. Теплые платья по-прежнему лежали в одном из дорожных сундуков, и до их не добрались очумелые руки розовых куриц. Я вошла в спальню и остановилась, не веря собственным глазам. Вернее, мигом решив, что у меня случилась затейливая галлюцинация.