Во власти девантара - Бернхард Хеннен Страница 55

Путники добрались до гребня холма, и перед ними открылась панорама широкой речной долины, простиравшейся внизу. Нурамон указал на город, расположившийся на западном берегу.

— Анисканс! Наконец-то дикие места останутся позади.

— Наконец-то мы снова попадем в таверну, и можно будет выпить что-нибудь приличное. Мой желудок уверен, что мне отрезали голову. — Мандред прищелкнул языком. — Как вы думаете, у них там, внизу, есть мет?

Временами казалось, что сын человеческий излечился от своей тоски по Фрейе. Но Нурамон не обращал внимания на напускное бахвальство и видел мужчину, который хочет скрыть и заглушить свою боль.

Они медленно спускались по склону. Внизу змеилась дорога, ведущая прямо в город. Через широкую реку был переброшен мост с семью пологими арками. Из-за таяния снегов уровень воды поднялся, по реке с гор плыли бревна. Мужчины с длинными шестами болтались на мосту и не позволяли деревяшкам зацепиться за сваи и запрудить реку.

Большинство домов в Анискансе были построены из светло-коричневого бутового камня. То были массивные, высокие строения, плотно прижавшиеся друг к другу. Единственным их украшением служил сверкающий красный кровельный тес. Вокруг города были разбиты виноградники. «У Мандреда будет возможность напиться», — с горечью подумал Нурамон.

— Страна дураков, — внезапно разошелся сын человеческий. — Да вы только посмотрите! Такой богатый город, и даже стены нет. Даже Фирнстайн, и тот укреплен лучше.

— Они просто не готовы к твоему приезду, отец, — рассмеялся Альфадас. Остальные члены отряда присоединились к веселью. Усмехнулся даже Гельвуун.

Мандред покраснел.

— Легкомыслие — мать несчастья, — серьезно сказал он.

Олловейн расхохотался.

— Похоже, весеннее солнце растопило крепкий ледяной панцирь вождя варваров, и, о чудо, под ним оказался философ.

— Не знаю, что за оскорбление — «вилосоов», но можешь быть уверен: вождь варваров сейчас заткнет тебе глотку секирой!

Олловейн обхватил себя руками и притворился, что дрожит.

— Вот так внезапно возвращается зима, и самые красивые весенние цветы замерзают.

— Ты что, только что сравнил меня с цветами? — зарычал Мандред.

— Это всего лишь аллегория, друг мой.

Сын человеческий нахмурил лоб, а затем кивнул:

— Я принимаю твои извинения, Олловейн.

Нурамон закусил губу, чтобы не расхохотаться. Эльф-целитель обрадовался тому, что в следующий миг Альфадас запел и прервал затянувшуюся шутку. У мальчика был необычайно красивый голос… для человека.

Они ехали по дороге вдоль реки, мимо конюшен и небольших подворий. На обочине пасся скот. Все вокруг казалось до странного неупорядоченным. За долгое время, проведенное в мире людей, Нурамон никак не мог привыкнуть к различию миров. Но он научился видеть в чуждом красоту.

Дома в Анискансе теснились вокруг холма, на котором возвышался храм. Городские стены были окружены лесами, далеко над рекой разносился стук каменотесов. Сам же храм был безыскусным, со стенами такими же толстыми, как у крепостной башни, и тем не менее в этой грубой простоте было что-то особенное. Казалось, она издалека кричит о том, что здесь нет ничего, что отвлекло бы верующих, ибо ни одно произведение искусства не может сравниться с красотой истинной веры.

Нурамону вспомнился бродячий проповедник, который встретился им несколько дней назад в горах. Его глаза сияли, когда он говорил об Анискансе и священнике, имя которого вроде как было в этой долине у всех на устах: Гийом, который с такой страстью говорил о боге Тьюреде, что сила его слов передавалась слушателям. Говорили, что парализованные снова становились на ноги, если слушали его и он касался рукой их немощных членов. Казалось, его волшебная сила могла победить любое страдание, любой яд.

Как часто за последние три года их преследовали слухи, подобные этому! Но каждый раз товарищи разочаровывались. Они искали человека примерно тридцати лет от роду, который творил чудеса. Это краткое описание подходило к Гийому, как и к дюжине мужчин до него, однако ни у кого из них не было магических сил. Люди слишком легковерны! Они готовы верить каждому шарлатану, который хоть сколько-нибудь убедительно делает вид, что творит чары.

Бродячий священник утверждал, что еще в его детстве там, где сегодня возвышается город, не было ничего, кроме маленького каменного круга, у которого люди встречались на солнцеворот, чтобы принести жертвы богам.

Нурамон поднял голову. Вероятно, каменный круг располагался на невысоком холме, где сейчас строили храм.

Цокот копыт эльфийских коней звучал на мостовой подобно барабанной дроби. Некоторые рабочие обернулись. На них были простые рубахи и широкополые шляпы из плетеной соломы. Каменотесы униженно склонили головы. Воины имели большой вес в этом королевстве.

Взгляд Нурамона скользнул по домам. Их стены были возведены из необработанного камня и казались грубыми и прочными. В сравнении с тем, что обычно делали люди, это была неплохая работа. В основном стены были ровными, только некоторые крыши прогибались под весом теса.

Прежде чем начать спуск с моста, Мандред и Альфадас встали во главе небольшого отряда. Если кто-то увидит их, то скорее всего решит, что это прибыли князья с севера со свитой. Жители удивленно провожали их взглядами, но вскоре снова принимались за повседневную работу. Очевидно, здесь привыкли к чужакам.

И тем не менее в городе было неспокойно, и вовсе не из-за появления всадников. Чем ближе подъезжал отряд к храму, тем ощутимее становилось беспокойство. Что-то происходило в Анискансе. Казалось, весь город на ногах. Люди толпились в узких улочках, поднимаясь на холм. Товарищам пришлось спешиться и отвести лошадей во двор одной из таверн, с животными осталась лучница Номья. Остальные затесались среди людей, которые явно стекались к храму. Царившее в городе настроение напоминало Нурамону свадьбу у кобольдов. Все натыкались друг на друга, царила атмосфера радости.

Нурамон выхватывал из общего гула голосов обрывки разговоров. Люди судачили о чудесном целителе и его баснословной силе. О том, что вчера он спас ребенка, который едва не задохнулся, и о том, что все больше и больше чужестранцев прибывают в город, чтобы посмотреть на Гийома. Пожилой человек гордо рассказывал о том, что король пригласил Гийома ко двору и остаться там, однако, очевидно, священник отказался покидать город.

Наконец маленький отряд достиг площади перед храмом. Стоя в толпе, сложно было оценить, сколько людей собралось здесь, но их, очевидно, были сотни. Нурамон стоял, затиснутый между потеющими и толкающимися людьми, и ему становилось дурно. Воняло потом, нестираной одеждой, прогорклым жиром и луком. Краем глаза эльф заметил, что Фародин поднес к носу надушенный платок. Нурамон пожалел, что не может облегчить свою участь подобным способом. Люди и чистота — это такие вещи, которые просто не способны существовать вместе, это он узнал давно благодаря Мандреду. За последние три года Нурамон стал несколько более стойким к запахам, обрушивавшимся на него в первую очередь в городах. Однако вонь здесь, посреди людской толпы, была поистине ошеломляющей.