Днепровский вал - Влад Савин Страница 53

Он приземлился на поле, поросшем редким кустарником. Видны были траншеи, какое-то горелое железо. Ох, только бы не мины! Поле было пустым, но едва Эрих освободился от парашюта, откуда-то возникли трое с винтовками — как вылезли из-под земли. Форма их не была похожа на немецкую — наверное, французы? Летая в небе, Хартман не интересовался, как выглядят союзники Рейха. Спросить у них, где тут ближайшая немецкая часть и можно ли достать транспорт?

И тут его окатило ледяным ужасом. Двое подошедших солдат были в касках, но у третьего на пилотке была красная звездочка. И совершенно азиатские лица у всех троих. Это русские, о боже, нет! Выхватить пистолет — нет, русских трое, и они совсем рядом, кто-то успеет выстрелить и не промахнется. Что с ним сейчас сделают, лучше не думать. Была фотография в газете, которую после показывали союзникам Рейха, как такие же азиаты жарят на вертеле над костром французского офицера, прямо в мундире. А кригс-комиссар говорил, что эти дикари часто питаются и сырым мясом, в том числе человечьим, которое размягчают, подкладывая под седло.

Эрих упал и схватился за живот, в слабой надежде на снисхождение к раненому или больному. Но для тонкой натуры цивилизованного европейца все случившееся оказалось чрезмерным испытанием, и Хартман ощутил, что не управляет своим организмом. Мерзко завоняло, азиаты сморщили носы. Затем все же подошли, избавили Хартмана от вальтера и планшета. Эрих подвывал, изображая боль, и ждал, что придет кто-то говорящий по-немецки, которому можно объяснить что он, обер-лейтенант Хартман, может быть полезен русским, а потому не надо его убивать. Но его пытались поднять и куда-то вести, это вызвало новый приступ желудочно-кишечного спазма. Тогда русские принесли кусок очень грязного брезента, перевалили на него Хартмана и потащили, как в гамаке, до дороги, где уже стояла полуторка, с которой что-то сгружали; а когда закончили, Эриха снова подняли и вместе с брезентом впихнули в кузов. Туда же запрыгнул один из азиатов. Машина тронулась, на неровной дороге ее сильно трясло на ухабах. Хартман лежал у заднего борта, скрючившись и все держась за живот. Ощущение грязных штанов было мерзейшим, но Эрих успокаивал себя — это дает надежду, что азиаты не подвергнут его противоестественному надругательству, которое, по словам кригс-комиссара, является их любимым развлечением — хотя, а вдруг они не брезгливы? В животе снова заурчало, и русский отодвинулся к кабине, прикрывая нос. Машину подбросило на ухабе особенно сильно — Хартман даже подпрыгнул, схватившись рукой за борт, и вдруг перевалился через него, даже не думая, на одном инстинкте жить.

Он больно ударился о землю, полетел в канаву. Русский крикнул, выстрелил, но не решился прыгать на ходу, а заорал водителю: «Стой!» Это было ошибкой, потому что Хартман поднялся и ломанулся в кусты как кабан, не разбирая дороги. Сзади кричали и стреляли; кажется, к двоим русским присоединился кто-то еще, но, на его счастье, кусты переходили в лес. Погоня все продолжалась, и вдруг справа часто затрещали выстрелы, русские в лесу на кого-то наткнулись — а Хартман бежал, боясь оглянуться.

Когда позади все стихло, он решился остановиться. Сориентировался по солнцу и часам и двинулся на запад. В маленькой речке кое-как отмылся и отстирался. Ему невероятно повезло: сначала в лесу он наткнулся на немецких же окруженцев, остатки разбитого пехотного батальона, а затем, потеряв в стычках с русскими половину людей, они сумели выйти к отступающим немецким частям.

Вернувшись в эскадру, Хартман с чистой совестью заявил, что в последнем воздушном бою сбил трех иванов — как раз то количество, которое не хватало ему на Рыцарский Крест, — искренне считая это компенсацией себе за пережитый страх и унижение. В люфтваффе не страдали бюрократией, когда дело касалось наград, и очень скоро Эрих принимал поздравления от товарищей. И жизнь снова стала прекрасной, вот только Хартман стал задумываться. Принцип свободной охоты — это идти не туда, где враг силен, а где он слаб? А Восточный фронт стал очень горячим местом.

И когда Хартман узнал, что есть возможность подать рапорт о переводе в палубную авиацию, он не задумывался. Как опытный пилот, он представлял себе сложность нового дела: потребуется не меньше трех месяцев на подготовку в тылу, в Германии, за это время может случиться многое. Да и жизнь у моряков — неделя в походе, месяц на базе. Зато, как объяснили, повышенное жалованье и ускоренное продвижение в чинах.

А на Восточном фронте пусть воюют всякие там французы! Кажется, фюрер разрешил им иметь свою авиацию: эскадра «Лотарингия», эскадра «Бургундия», эскадра «Бретань». Три сотни истребителей, «девуатины-550». Пусть французы дерутся с этими проклятыми русскими — а он, Эрих Хартман, «белокурый рыцарь Рейха», как назвал его какой-то газетер, стремится к новым победам, Дубовым Листьям, Мечам, а может, даже и Бриллиантам.

Ведь англичан в этой войне бить легко? [20]

Берлин, Рейхсканцелярия.

1 июля 1943

— Кто-нибудь объяснит мне, что происходит? Вы, трусы и недоумки! Как же вы сумели бросить к ногам Рейха всю Европу, не проиграв ни одной битвы? Вы разбили этих же русских, дойдя до Москвы и Волги! И вдруг поражение за поражением, и все от русских, в то время как против англичан вермахт по-прежнему непобедим! Это похоже уже не на неумение, а на сознательный саботаж, измену, предательство! Не всех изменников разоблачили — ну так комиссия «Первого февраля» еще не закончила работу! Модель, как вы объясните прорыв «Восточного вала»? Кто уверял, что русские не перейдут Днепр? Или у вас было недостаточно сил? Вам не надо было даже показывать полководческий гений — просто сидеть в жесткой обороне и отстреливать плывущих унтерменшей, как уток! Отвечайте, пока я еще не решил окончательно вашу судьбу!

— Мой фюрер, вы совершенно правы, всему виной предательство! Но не германских солдат и офицеров, которые сами не отступали ни на шаг! Сначала французские союзники под Каневом не сумели сдержать внезапного русского удара прямо через Днепр и допустили, чтобы эта брешь в нашей обороне превратилась в зияющую дыру. Затем румыны совершили предательство еще более гнусное. Группа офицеров одесского гарнизона, во главе с полковником Войтеску, тайно вступила в сговор с русскими, в результате чего румынские войска фактически открыли русским фронт, сдав без боя Николаев и Одессу, причем германским военнослужащим пришлось прорываться с той территории буквально с боем. Тех же, кто не сумел, румыны арестовали и выдали русским. Днепровский Вал был неприступной крепостью, но только при условии стойкости его защитников. А ни французы, ни румыны этому условию не соответствовали!

— А не у вас ли, Модель, в вермахте была репутация лучшего специалиста по жесткой обороне? И не вы ли уверяли меня не так давно, что русские по боевым качествам стоят гораздо ниже французов? Так отчего для вас сейчас оказалась неожиданностью нестойкость этих союзников? А ведь я предупреждал, что служивших в армии лягушатников нельзя брать даже добровольцами в ваффен-СС — выходит, я был абсолютно прав? И как это для вас оказался неожиданностью русский удар? Вероятно, вы недостаточно компетентны для командующего группой армий, раз не смогли организовать оборону!