Медбрат Коростоянов (библия материалиста) - Алла Дымовская Страница 51

Внутренним чутьем или животным инстинктом, называйте, как хотите, я предугадывал некоторым образом настоящее положение наших общих скорбных дел по отношению к мумии тролля. Но именно это предугадывание и выводило меня более всего из равновесия. Я уже говорил вам, что не верю в чудеса, и вообще для меня само слово «вера» – это признак «ignava ratio», иначе ленивого разума. Когда в вопросах познания бытия слишком много черных дыр и белых пятен, когда вопросы эти требуют непрестанного внимания и каторжного труда для обнаружения хотя бы частички ответа, тогда и возникает вера. Она латает эти дыры и маскирует пятна, одним единственным «верю», и более от человека не нужно никаких усилий. Живи и радуйся, а главное, ни о чем не думай. Потому как, зачем? Вера объясняет все. Но если желаешь своего собственного, достоверного ответа, приближающего тебя к истине, тогда, мил друг, будь любезен сам. Слазь с церковных, теософских или сайентологических костылей и давай, топай, ножками, ножками, куда подскажет и направит то, что ты сваришь самостоятельно на сей предмет в своей голове. Поэтому предугадывание, открывшееся мне, я был волен принять или не принять, но отрицать его логическую значимость я не мог никак.

Итак, изложу по возможности кратко. Плоды моих раздумий, кои были горьки. Нашу больницу обложили. Со всех сторон. Профессионально и недешево. Но сразу не тронули. Напротив, сунули отвлекающую подачку. Потом случилась провокация с Феноменом. Тут Мотя был прав на все сто. Провокация и ничего больше. Что стоило «мертвому» Николаю Ивановичу выкрасть его в ту же ночь? Но не выкрал. А стал ходить кругами. Спрашивается, зачем? Так поступают даже самые распоследние тати, которым чужая кровь вода, если они не знают чего-то важного или боятся. Второго я тоже не исключал, наоборот, очень даже принимал во внимание, дальше поясню. Вряд ли мумия тролля искала что-то, она почти наверняка искала кого-то. Но на предмет чего? Выведать древний компромат или тайну золота партии? Даже мне было смешно. Значит, дело было не в информации от наших пациентов, это решалось бы легко – заходи и бери. Дело было в самих пациентах, в одном или в нескольких, пока оставалось неясно. И если не взяли внаглую, без заигрываний и бесовских выпендрежей, значит, это было непросто сделать. Значит, была опаска. И не было уверенности. Тогда у меня оставался только один, безумный способ объяснения. Кто-то из наших «болезных» постояльцев сказал о себе правду. Вернее, говорил ее всегда, но мы не слушали и не слышали. Какая-то из невероятных историй, годных разве для записи в карту, в подраздел клинического бреда, была настоящей? Получалось, что так. Представьте теперь мое состояние, когда я должен был принять свои рассуждения, как очевидный факт. Очевидное – невероятное. Это не телепрограмма, это происходило в моей жизни, это я сам накликал на свою голову. Но какая именно из историй? И чей рассказ заключал в себе иглу Кащея? Я намеревался узнать у Благоуханного, за этим я и приехал, так получалось? Так. Зато отныне я догадывался. В каком направлении нужно вести поиски. Паранормального, метафизического или параллельного бытия. А может, еще чего похуже.

Чтобы не предаваться голословным утверждениям, мне видится необходимым изложить в некоторых местах моего повествования самые значимые из выше упомянутых историй пациентов, подобных описанию жизни и деяний Феномена, которые предположительно могли вызвать интерес у Николая Ивановича Ваворока, «мертвого человека».

Но прежде еще одно небольшое отступление. Не в сторону, а тоже по делу. Это скорее относится к принципу отбора из массы бредовых россказней тех, что сыграли впоследствии определенную роль, и даже не столько сами фантастические повести, сколько люди, из числа наших постоянных питомцев, приписывавшие их себе в больном воображении. Как, не без доли изрядного скепсиса, думал я о них тогда, и как уже давно не думаю сейчас, когда настал черед мне вести мой собственный рассказ.

Общеизвестный факт, что в грубо утилитарной форме принято считать – человечеством в животном его проявлении движут лишь три основополагающих стремления. Жажда любви, жажда власти и жажда материальных капиталов, иначе денег. Я бы прибавил еще тройку. Не менее сильны, на мой взгляд, такие страсти, как ненависть, месть и неуемное тщеславие. Согласно этому я и сделал прикидку относительно Николая Ивановича Ваворока. За каким хреном, из только что перечисленного, повадился он по воду в наш неприметный дурдом. Любовь и ненависть я откинул сразу, почему, даже пояснять не буду. Сообразить не трудно. Уж наш стационар за № 3,14…в периоде совсем не то место, где можно искать любви, равно как и удовлетворения ее противоположности. Деньги? Что же, деньги всегда были возможной подоплекой. Но уж очень выходило бы беспокойно. Хотя бы и для кладоискателя. Есть ли тот клад, нет ли его, на информацию, добытую от психа полагаться нельзя. Да и был Ваворок, судя по всему, в здравом, даже слишком, уме, чтобы предаваться иллюзиям. Ему бы долю в нефтяной трубе, или на худой конец в алмазно-кимберлитовой, это получилось бы скорее и куда весомей в плане гарантии. Нет, не ищут по психушкам кладов. Сомнительное это занятие, а если ищут, то так, походя, отнюдь не употребляя далеко не шуточные усилия. Потому как, усилия эти надобны в иных пространствах, чиновно-государственных, там кусок достается и проще, и надежней, и вернее, особенно учитывая персону могущественной мумии тролля. То же касательно удовлетворенного тщеславия, за коим надо отправляться состоятельным ходоком в телевизионно-радиоактивные просторы, но никак не в затрапезный Бурьяновск.

По методу исключения оставались только два возможных варианта. Апокалипсический граф Монте-Кристо или серый кардинал брат Жозеф. Иначе, кровная месть или закулисная власть. Вещи темные и предсказуемые слабо, к тому же, как правило, не ограниченные в добровольных затратах. Такие уж это страсти, не христовы, но вполне человеческие, из самых свирепых. Очевидно, кто-то из наших мирных больничных нахлебников должен был выступать совсем не в роли предмета, на кои направлены эти желания, но исключительно как орудие их осуществления. Так месть или власть? Я наперед сказать не мог. Потому что, тогда еще слишком мало знал. То же и о подлинной сущности некоторых наших постояльцев, которых с недавних пор язык не поворачивается называть пациентами. Не стану, однако, безоглядно утверждать, будто многое знаю теперь, разве мне позволили ухватиться за самый краешек, дабы иметь достоверное представление о собственном неведении. Подобно тому, что говорится у философического поэта Александра Попа, друга и поклонника Исаака Ньютона: