Блокада - Сергей Малицкий Страница 50

Сначала Филя услышал странный голос. Кто-то незнакомый беспрерывно болтал, но болтал не только с непривычным акцентом, но еще и не выговаривал часть звуков.

— Ну кто с толпой селес сетфелтую пленку ходит? Только по одному, селес пять сагоф, не блисе. Она се, тясесть эта, нафаливается на дфоих фтфое, на тлоих фтлое! Холосо хоть не постоянно дафит, а ухфатками. Ухфатит, отпустит, ухфатит, отпустит. Нисего, влоде фее сыфы!

Филя открыл глаза и, морщась от ломоты во всем теле, посмотрел на говорившего. За спиной Пустого, который продолжал управлять вездеходом, словно и не было только что («только ли что?» — задумался Филя) страшной пленки, сидел переродок. Внешне он ничем не отличался от того же пестряка, разве только бус на нем было чуть меньше, но лицо его было неестественно вытянуто, чуть ли не в полтора раза от обычного человеческого лица, и маленький, даже крохотный рот почти терялся на изрядном пространстве от носа до подбородка. На остром плече у незнакомца висел дробовик с обрезанным прикладом, как и у Пустого, только ржавый и неказистый.

— Есе один осюхался, — появилась на страшном или чудном лице крохотная улыбочка. — Се смотлис? Маленький лот осень удобно — ес, плавда, долго, сато наедаесся меньсим и не толстеес.

— Это Херест, — повернулся к Филе Пустой, показав круги под глазами, и добавил: — Он с ворот переродков. Старший дозора. Мы проедем через город по их кварталам. Представляешь, у них даже есть радиосвязь между постами. А вот с чистыми запленочниками договориться не удалось. Зря глинки потратили.

Филя с гримасой повертел головой. Ярка все так же сидела, уткнувшись носом в плечо Коркина, который словно постарел лет на пять — медленно растирал обвисшие щеки и хлопал покрасневшими глазами. Рук о чем-то зло цокал в ногах у недотроги, а Рашпик и Сишек, тяжело дыша, лежали на тюфяке.

— Только механик да Ярка в сознании остались, — процедил Кобба, который тоже выглядел не лучшим образом. — Ну и меня да Рука не затмило. Все ж таки в наших краях потяжелее будет прыгать, чем здесь. И все одно — приложило так, что все кости затрещали. А девка-то живучая оказалась! Как Коркин ее заверещал, что у него глаза лопаются, сразу с тюфяка встала — как только ручки тоненькие не переломились.

Ярка с ненавистью зыркнула глазами на аху, а Пустой плавно повернул руль, объезжая какое-то препятствие. Судя по звуку мотора и огням на пульте, все системы машины вновь работали.

— Хватит болтать, Кобба, — устало выговорил механик и обратился к переродку: — Долго еще? Пять миль уже отмерили.

— Сколо-сколо! — усердно закивал Херест. — Усе сколо!

Филя с трудом оторвал взгляд от неприятного лица и посмотрел в окно. Вездеход ехал по настоящему городу. И тут и там были раскинуты развалины, но множество домов оставались почти неповрежденными, и улица была расчищена от обломков. Здания, что покрепче, напоминали крепости. Окна на первых, а то и на вторых ярусах были заложены камнем, стены опутаны колючей проволокой. Точно так же были перегорожены некоторые улочки и переулки. На освещенной утренним солнцем улице людей почти не было. Иногда тени мелькали в окнах, показывались силуэты в полутемных дворах, но за то, что они принадлежали людям, Филя бы не поручился.

— Сонсе мало кто любит, — захихикал Херест. — Такой налод — сима, холодно, — плохо. Лето — сала, тосе плохо. Но и пелелодки ласные быфают, в диких кфалталах есть те, сто и сонса не боятся.

— А тут не слишком сладко живется, — проворчал Кобба. — Кого боитесь-то? Или беляки сюда забредают из-за пленки?

— У нас тут и сфоей несисти хфатает, — опять засмеялся переродок. — Да и с систыми не фсегда ладим. Систых больсе. У нас сенсин мало. — Херест повернулся к Ярке и постарался растянуть крохотный ротик как можно шире. — Но систые слые. Фот опять се они не пустили фас по сфоей улисе, а мы пустили. И место для стоянки дадим. И фоду. И фее. Механика фее снают. Дасе в Молоси фее снают. Если механик сахосет, он фесде будет ф полядке. Глафный пелелодок, Богл, осень любит пойло в глинках от механика ис-са гланис Молоси. Далеко фести, долого стоит, ледко быфает. А тепель механик сам плиехал. Если сахосет, будет в голоде пойло фалить.

— Не захочет, — устало отрезал Пустой.

— Там фидно будет, — зажмурился Херест.

— Ох! — заныл пришедший в себя Рашпик. — Лучше бы я сдох. Что ж это такое было? Словно клубень переваренный оплыл. Аж кости затрещали.

— Не у тебя одного, — уныло отозвался Кобба. — При твоей толщине твоим костям еще и мягче прочих пришлось. Ярка вон на тюфяке лежала, а ты сам сидел как тюфяк.

— Ага, тюфяк, — застонал Рашпик, завозился, отодвигая засопевшего Сишека. — Я ж тяжелее всех. Так придавило — думал, что задницу о сидушку раздроблю. А старик-то опять пьяный. Где он пойло-то берет? Эх, хлебну-ка я из его фляжки. Да шел бы он лесом, механик! У него тут опять вода!

— А ты хитрее старика хотел стать? — вновь подал голос Кобба.

— Что-то ты разговорился, — проворчал Рашпик, бросил фляжку на грудь Сишека и тут только разглядел проводника: — Механик! А это хоть что за страсть?

— Я не стласть! — тут же отозвался переродок. — Я — Хелест. Феду фас в гости к глафному пелелодку — к Боглу.

— Херест, — покачал головой Пустой, — договор был другим. Плата твоему Боглу за проезд и выезд на общую площадь, где нет власти кланов.

— Фласть кланов фесде есть, — запричитал Херест. — Но на обсей плосяди касдый сам са себя. Там Син командует. А дальсе, дальсе софсем дикие кфалталы, до самой леки, до пелеплафы, до льда. До собасих голоф.

— Херест, — повысил голос Пустой, — я повторяться не буду. Ящик глинок Боглу — и на общую площадь.

— Конесно-конесно! — забеспокоился переродок. — Да и сто там? От дома Богл а до обсей плосяди фсего один кфалтал, так се по плямой ехать.

— Смотри-ка! — оживился вдруг Коркин, тыкая пальцем в стекло. — Машины!

Вдоль улицы, на которой чем дальше, тем больше было неплохо сохранившихся домов, стали попадаться машины самых причудливых форм. Они были гораздо меньше вездехода светлых, вряд ли могла завестись хотя бы половина из них, но это были самые настоящие машины. Правда, ржавчина, выбитые стекла, помятые кузова, а часто и копоть мало что оставили от их прежнего великолепия. Тем не менее Филя прилип к стеклу.