Туманность Ориона - Андрей Ливадный Страница 49

Покровский помрачнел. Оправдывались самые худшие его опасения. Клон… Подменыш… Но кто подсунул его вместо Вадима? И главное — зачем? Какой смысл подсылать агента-двойника, который не сможет обмануть сканер?

Его тяжелые мысли нарушил Бесколов:

— Андрей Георгиевич, — осторожно напомнил он о своем присутствии, — могу я высказать несколько соображений?

— Давай…

— Я бы хотел коснуться тех несоответствий, которые имеются в генетическом коде. Дело в том, что они уникальны.

— А в чем это заключается? — насторожился Покровский. Майор на некоторое время задумался.

— В нашем организме есть органы, которые поддаются осмысленному контролю, а есть такие, которые совершенно неподвластны сознанию, — собравшись с мыслями, начал объяснять он. — Например, усилием воли можно задержать дыхание, но нельзя заставить сердце остановиться… Нельзя принудить по-иному работать желудок. Нашему разуму неподконтрольно большинство внутренних органов. — Он вскинул взгляд. — Это понятно?

— Понятно, — буркнул Покровский. — Ближе к делу.

— Хорошо… Тогда возникает вопрос а почему мы не задумываемся о том, что наше сердце должно биться? Почему мы не можем случайно «забыть», как нужно дышать? Тысячи сложнейших функций исполняются в нашем организме ежесекундно, и все они не требуют осмысления… — Бесколов многозначительно посмотрел на генерала и пояснил: — Это происходит потому, что везде — в сердечной мышце, в стенках кишечника, и во многих других органах, — присутствуют скопления изолированных нервных клеток, которые мы называем «центрами автоматии». Очень характерным примером служит так называемый «водитель сердечного ритма». Это нервный узел, который постоянно возбуждает сердечную мышцу, заставляя ее сокращаться с определенной частотой. На опытах доказано: сердцу не нужен мозг, для того чтобы оно билось. Стоит извлечь из организма любой орган, снабженный центром нервной автоматии, поместить его в питательный раствор, и он продолжит свою работу — сердце будет биться, стенки кишечника — ритмично сокращаться, и так далее.

— Ну… И что дальше? — генерал старательно пытался вникнуть в суть сказанного.

— В организме этого человека, — майор опять кивнут в сторону прозрачного колпака, — все центры автоматии напрямую связаны с центральной нервной системой. Это единственное изменение, или, как я бы назвал, улучшение, внесенное в код построения его организма. Я обнаружил у него особые нервные волокна, которые отсутствуют у обычного человека. Они исполняют функцию соединителей, интерфейсных перемычек… ну, как шлейфы внутри электронной машины, соединяющие различные схемы.

— И что это дает? — напрягся Покровский.

Бесколов был готов к такому вопросу, поэтому ответил сразу, без паузы:

— Думаю, что его мозг может полностью управлять всем организмом. Регулировать обмен веществ, замедлять или ускорять химические реакции в клетках, концентрировать энергию в определенных точках… трудно даже представить все его возможности. Причем, заметьте, — я сказал мозг, а не разум! Управление вполне может осуществляться на уровне подсознания.

— Это имеет смысл?

— В плане экстремальных условий выживания, приспособляемости организма к какой-либо среде — смысл огромный! — горячо заверил его Бесколов. — Человек с такими коррекциями нервной системы может выжить там, где мы с вами погибнем.

Покровский слушал его, мрачнея.

Генерала терзали сомнения, и майор лишь растревожил, расшевелил их своими фантастическими утверждениями.

— Вот что, Денис Петрович… — наконец произнес он, вставая со стула. — Подготовь его к процедуре сканирования… Да не бледней, ради бога, я знаю! — отмахнулся он от попытавшегося протестовать Бесколова. — Делай что говорю!

* * *

Первым осознанным ощущением Вадима была злость.

«Покровский… сволочь…»

Чувство оказалось острым, болезненным, будто детская обида от несправедливой порки.

Более холодные, рациональные, взвешенные эмоции пришли чуть позже, когда он понемногу начал осознавать реальность.

Разум мучительно выкарабкивался из черного провала, куда был погружен на неизвестный отрезок времени. Зрения не было, но он воспринимал звуки, далекие, идущие сквозь толстый слой чего-то мягкого, глушащего их.

Шаги… Тихие, вкрадчивые.

Тонкий, едва уловимый, монотонный писк какого-то прибора…

Сиплые вздохи… Щелчки…

Голос…

— Пока мы держим его на препарате, в сознание не придет, не волнуйся.

— А на фига его к нам?

— Не знаю. Приказ Покровского. Спроси у этих ребят за дверью, они тебе популярно объяснят, что к чему…

Кто-то проволок мимо стул, царапая металлическими ножками по пластику пола.

Тихо, нудно пищит прибор. Сипло вздыхает насос.

Ощущение тела возвращалось постепенно, словно организм медленно очищал себя от отупляющего воздействия той лекарственной дряни, которой был напичкан.

Некоторые участки кожи на лодыжках и запястьях не воспринимались вовсе, словно они онемели.

«Метра два до них… Двери… Охрана… Покровский… сволочь… Ремни… Я пристегнут к чему-то…»

Некоторое время Вадим лежал, сознательно пытаясь сконцентрироваться на ощущениях тела. Это удалось ему с неожиданной легкостью.

Злость продолжала копиться, колыхаясь мутной отстойной лужей на дне души.

«Выбраться отсюда…»

Эта мысль с каждой новой секундой становилась все настойчивее, именно она внезапно превратилась в стимул для сознания, не давая ему вновь окунуться в дурманящую дымку небытия.

«Сначала зрение… Потом ремни…»

Страстное желание увидеть хоть что-нибудь в окружающем мраке помогло сосредоточиться, ощутить свои зрительные нервы, словно те действительно были подвержены подобному контролю со стороны разума. Нет, конечно… вернее всего, это были фантомные ощущения, но они помогли… тьма медленно начата отступать, словно с его лица кто-то стаскивал черное непроницаемое покрывало.

Свет…

Далекая, ровная плоскость белого потолка с редкими квадратами встроенных плафонов.

Тень, проскользнувшая по некой поверхности в полуметре от лица…

Колпак… Его накрывал прозрачный пластиковый колпак. Вадиму внезапно и болезненно припомнилось пробуждение на борту «Альфы». Какая-то странная, роковая повторяемость событий…

Некоторое время он лежал, наблюдая из-под полуприкрытых век за игрой бликов на поверхности прозрачной преграды, потом начал поочередно напрягать руки и ноги в тех местах, где онемение говорило о ремнях, пристегивавших его к ложу.

Постепенно он начал чувствовать покалывание. Кровообращение восстанавливалось.