Оборотный город - Андрей Белянин Страница 45

Я подал ему руку и с огромным трудом выволок из чмокающей трясины, не желавшей расставаться с жертвой, тощего рогатого грузина. В тот же миг за нашими спинами раздался оглушительный визг:

– Тута они, тётеньки! Поймали-и!

– Ага, щас, э-э?!!! – громко ответил батюшка, показал им язык и, крепко вцепившись в мою руку, гордо шагнул во вторую лужу. Кажется, я успел хотя бы матюкнуться…

Когда открыл глаза, мы вдвоём стояли на кирпичных ступеньках уводящего вниз подземного хода. Сквозь мутную рябь воды были видны перепуганные сельские девчата, с круглыми глазами указывающие на то место, где мы только что героически «утопли». Желающих прыгнуть вслед не было, значит, конченые дуры в погоне не участвовали. Уже радует, может, их в Калаче вообще нет? Хотя это вряд ли, Россия всё-таки, как же без дур…

– Что засматрэлся снизу ввэрх, всё равно юбки длинные, – неправильно истолковал моё стояние отец Григорий. – Пашли давай, корзина цэлая, ничего нэ уронил, ко мне придём, такой пир закатим, да!

Я не стал полемизировать, главное, чтоб он довёл меня до Оборотного города, а там каждому своя дорога – кому в нечестивый храм, а кому и к красавице Хозяйке. Катенька вроде бы говорила, что ждёт меня к вечеру? Ну вот я и припёрся, ничего, что на пару часов раньше, вечер понятие растяжимое…

Корзину мы уже несли вместе, дружно держась за ручку. Священник-кровосос радостно делился рецептами национальных блюд, последними городскими сплетнями и, пользуясь правом разглашения исповеди (у них можно!), наконец-то поведал мне полную печали историю кабатчика Вдовца. Чтобы не тратить время и бумагу на передачу его характерного акцента, перескажу вкратце своими словами…

В сущности, ничего особо поучительного там нет, но ведь если кому надо, тот везде найдёт философский урок. Молодая семейная пара, обвенчавшись по неправедному обычаю незаконным браком и торжественно плюнув на икону Вельзевула Критско-Самофракийского, открыла свой семейный трактирчик. Дела шли ровно, ни шатко ни валко до тех пор, покуда молодожёны не додумались ввести ежевечернее шоу «Кто кого вперёд отравит».

То есть он сыпал ей мышьяк в румяна, она ему – змеиный яд в нюхательный табак, он ей рыбу фугу, она ему суп-пюре из мухоморов, он ей голимую водку, она ему просроченные лекарства.

Народ на это дело валил толпами, делались ставки, риск щекотал нервы, азарт бил ключом, проигрывались целые состояния, и трактир богател со сказочной скоростью. Ну и печальный результат тоже не заставил себя долго ждать, кто победил, угадать нетрудно – Вдовец остался один с навсегда приклеенной чёрной кличкой, а его прежнее имя было предано забвению.

В память о безвременно отравленной, но горячо любимой супруге каждая чётная рюмка в его заведении всё так же подавалась отравленной. Все, разумеется, об этом знали, но завсегдатаи не переставали забегать вечерком на огонёк за очередной порцией адреналина – вдруг кто перепьёт и собьётся со счёта?

– До сих пор по сваей жене таскует, да, – сочувственно закончил отец Григорий. – Ка мне в храм ходит, сыдим, «Сулико» поём, плачем… Но ты к нему нэ хади – атравит. Слёзы одно, а бизнес есть бизнес. О, вот и арка уже, савсэм пришли!

– Сколько же их у вас тут?

– Арок? Многа! В Оборотный город разные пути ведут, попасть легко, выбраться трудно. Но ты со мной, э! Никто нэ тронет, нэ бойся, я тебя в абиду нэ дам, я…

* * *

Бабах!!! Из-за арки громыхнула страшная как грех старушка-аркебуза, и тяжёлая свинцовая пуля впилась в стену над моей головой, чудом не пробив папаху. Я молча подобрал кусочек свинца, размером с китайское яблочко, и ткнул под нос бесстыжему грузинскому батюшке…

– Ты что дэлаешь, шакал бэзмозглый?! – Отец Григорий тут же оставил на меня корзину и, кинувшись к арке, выхватил оттуда за грудки огорчённого промахом охранника. – Ай, морда твоя козлиная, нэ видишь, кто идёт, да? Я тебя за такое дело сваей рукой закопаю, а патом ещё от церкви отлучу, кутык бабуиновый!

Лично я такого слова не слышал, мне было интересно, при случае спрошу перевод.

– Чего, чего, чего надо-то?! – вяло огрызался бесёнок. – Нормально всё, раз ружьё есть, то пальнуть обязан!

– Зачэм кунака моего стрэлял? Зачэм «руки вверх» нэ говорил? Зачэм мазал?!

Пока эти двое препирались и спорили, я спокойно подошёл поближе, заглянул за арку и, найдя в уголке солдатскую лядунку с порохом и пулями, тихо булькнул туда немного самогону. Ну их, этих бесов, ненадёжный народец, так и норовят после всех мирных переговоров тебе же в спину шмальнуть. А с мокрым порохом искушения меньше…

– Эй, ты, случаем, не Иловайский будешь? – неожиданно обратился ко мне рогатый охранник. – Хозяйка-то приказ выдала – всех Иловайских до неё пропускать беспрепятственно!

– А чего же стрелял тогда? – удивился я.

– А насчёт того, чтоб не стрелять, указаний не было, – нагло ответил он, за что ещё раз словил меж рогов твёрдой батюшкиной рукой. Да этих упёртых лупи не лупи, мозги и так по гроб жизни отбитые, зато храбрости хоть отбавляй. Ладно уж, пойдём дальше, раз Катенька уже позаботилась о пропуске на мою персону…

– Гад такой, – бормотал всё ещё не остывший священник, пока мы удалялись от арки, и вдруг, резко развернув меня за плечи, заорал в полный голос: – Стрэляй давай, да!

– Хренушки, – скорбно донеслось в ответ. – Ктой-то мне весь порох обмочил…

– Ха! – опять развернул меня батюшка, сияя белозубой улыбкой, как солнце над Тифлисом. – Шутка такая смешная, э! Я знал, что ты ему порох мочил, я всё видэл, пашутил с табой, да!

Я хмуро выгнул бровь. Нечисть, она и есть нечисть…

Всю дорогу до города этот грузинский юморист трещал не переставая, избегая встречаться со мной взглядом. Вот и гадай теперь, когда он успел столковаться с бесом насчёт второго выстрела. Никому доверять нельзя.

Кроме разве что той же Катеньки, да и она, по совести говоря, меня всерьёз не держит, а так, ради контакта с представителем человеческого племени данного исторического отрезка. Интересно, так у неё самой-то парень есть? Надо будет непременно спросить при встрече, а то буду вот так долбить лбом ворота её сердца, а она, поди, давно другому обещана?! Тогда чего уж, пожелаю счастья молодым да и пойду восвояси на Гребенскую линию проситься, под пулями чеченскими буйну голову сложить…

А что? Зато, говорят, там красиво – горы, вино, шашлык, фрукты разные, не сразу же убьют-то? Но как только – чтоб Катьке-изменнице вот в тот же день письмо роковое отправилось, дескать, «погиб Ваш хорунжий Всевеликого войска Донского Илья Иловайский, умер, весь кинжалами вражескими исколотый, с Вашим светлым именем на устах. И сотворите ради него милость Божию, коли когда мальчика родите, так назовите Илюшенькой». А в конце письма эдакий романтический рисунок – кровоточащее сердце, пронзённое стрелой амура.

Тьфу! Самому противно, надо ж было такое придумать…

А на входе в городские ворота меня торжественно встретили два русоволосых красавца, в нарядной одёжке, бледные, как кефир, но с широкими улыбочками до ушей. То есть парни и рады меня видеть, но активно проявлять свои чувства тоже не рискуют, по причине того, что к каждому за правую руку привязана адская собака, из тех, что охраняет Хозяйкино жилище.