Соколиная охота - Сергей Шведов Страница 44

Мечники, стоящие по углам огромного зала и сидевшие у стола на грубых лавках, потемневших от времени, глухо заворчали. Судя по всему, тревога графа Септиманского показалась им вполне обоснованной. В конце концов, разве мог бы обычный человек, да еще застигнутый врасплох, каким бы бойцом он ни был, отправить на тот свет двенадцать бывалых дружинников графа Вьенского. Многие, в их числе и граф Септиманский, считали, что разумнее всего убить оборотня, прежде чем к нему вернется его страшная сила. А в том, что эта сила вернется, не сомневался почти никто. Ибо любой другой человек на месте Лихаря Урса давно бы уже умер от полученных ран, а этот все еще дышал. Его мускулистая грудь, перевязанная окровавленными тряпками, продолжала вздыматься и опадать под напряженными взглядами людей, собравшихся в зале.

– Нельзя шутить с Чернобогом, – высказал общее мнение граф Анжерский. – Сил отца Теодульфа может и не хватить в противоборстве с силами зла. А мы с вами слишком сомнительные праведники, чтобы оказать ему существенную поддержку.

– Я справлюсь! – срывающимся от напряжения голосом выкрикнул отец Теодульф. – Со мной вся крестная сила и божья рать. Ко мне на помощь сойдут ангелы небесные и осенят всех нас божественными крылами.

– Пока они сойдут, нечистая сила уже расправится с нами, – стоял на своем Гонселин Анжерский. – Мне не хотелось бы, Герард, по твоей милости потерять сразу и тело, и душу. Ты, конечно, вправе рисковать собой, чтобы спасти дочь от обвинений в прелюбодеянии, совершенном с язычником, но при чем здесь все мы?

– Молчите, граф! – взвизгнул отец Теодульф. – Вашими устами глаголет бес, захвативший душу этого несчастного молодого человека. Он, лукавый, пытается ввести в заблуждение всех вас, несчастные, дабы спастись от огня, крестного знамения и святой воды.

То ли от залетевшего в окно ветерка, то ли по какой-то другой причине факелы и светильники в огромном зале вдруг притухли, чтобы через мгновение вновь вспыхнуть огнем. Мечник, сидящий рядом с графом Анжерским, испуганно отодвинулся в сторону, все остальные умолкли и затаили дыхание. Более уже никто не осмелился мешать графу Вьенскому и отцу Теодульфу вершить мрачный обряд.

Герард взял из рук подручного щипцы, в которых был зажат железный прут, раскаленный добела, и поднес его к груди Лихаря. В зале сразу же запахло паленым мясом. Одновременно отец Теодульф опустил крест в стоящую поодаль чашу со святой водой, а потом стряхнул с него капли на лицо жертвы. Оборотень всхлипнул и стал медленно подниматься.

Крик ужаса, вырвавшийся из сотен глоток, заглушил слова молитвы, которую торопливо читал отец Теодульф, медленно отступающий от стола. Граф Вьенский пытался удержать оборотня железным прутом. Бернард Септиманский оторопело наблюдал, как этот прут медленно входит в плоть Лихаря Урса, а огромные руки оборотня столь же медленно, но неотвратимо приближаются к горлу благородного Герарда. Бернард хотел было броситься на помощь старому знакомому, но его ноги приросли к каменному полу. В наступившей мертвой тишине вдруг отчетливо прозвучал предсмертный хрип графа Вьенского и полный ужаса вопль отца Теодульфа: «Господи, помилуй!»

А далее начался ад кромешный. Графу Септиманскому показалось, что земля разверзлась под его ногами, а из образовавшегося провала хлынули в замок сотни бесов, столь опрометчиво вызванных на кровавый пир отцом Теодульфом. Объятые ужасом мечники не сумели оказать достойного сопротивления нападающим, и напрасно граф Гонселин Анжерский кричал, потрясая мечом, что это всего лишь ряженые варяги. Мечники, объятые паникой, его не слышали и падали один за другим под ударами нечистой силы. Упал и граф Анжерский, перерубленный почти надвое ударом секиры, которой размахивал рогатый бес с чудовищной личиной на месте человеческого лица.

Бернард Септиманский уцелел чудом, точнее, его спас отец Теодульф, знавший, видимо, замок Баракс как свои пять пальцев. Вместе они выскользнули из залитого кровью зала через потайную дверь и затаились в небольшом помещении, тесном даже для двоих далеко не толстых людей. Здесь было нестерпимо душно, но граф Бернард готов был мириться с любыми неудобствами, только бы не оказаться вновь лицом к лицу с нечистой силой. Сколько продолжалось их добровольное заточение, граф Септиманский не знал, от недостатка воздуха он почти потерял сознание. Отец Теодульф шептал что-то, видимо, молитвы, едва ли не в самое ухо Бернарда, но тот не различал слов. Главным для него сейчас было не шевелиться и по возможности даже не дышать, дабы не привлечь к себе внимание нечистой силы, пустившейся в кровавый загул в донжоне замка Баракс.

Между тем шум за стеной, кажется, стих. Бернард хоть и не сразу, но осознал это. Похоже, черный пир в старом замке завершился и незваные гости покинули его. Бернард шепнул об этом отцу Теодульфу, священник, оплошавший в битве с бесами, не сразу поверил графу, но после долгих споров и препирательств, отнявших у обоих остатки сил, они все-таки рискнули выскользнуть из своего спасительного убежища.

Факелы и светильники в зале погасли, да в них, собственно, не было нужды, ибо рассвет уже наступил и солнечные лучи без стеснения проникали в зал через узкие оконца, похожие на бойницы. Бернард с содроганием глянул в мертвое почерневшее лицо графа Вьенского. Вылезшие из орбит глаза Герарда заставили его отшатнуться. При этом он едва не наступил на Гонселина Анжерского, плавающего в луже собственной крови. Из ста пятидесяти мечников графа Вьенского, находившихся в донжоне старого замка Баракс, видимо, не уцелел никто. Во всяком случае, на несмелый зов Бернарда Септиманского с готовностью откликнулось только эхо.

– А где Тинберга? – спросил граф у отца Теодульфа, спускающегося со второго этажа по деревянной скрипучей лестнице.

– Они увели несчастную с собой, – тихо отозвался священник. – Гореть ей теперь в аду веки вечные.

Граф Септиманский далеко не был уверен в том, что участь дочери графа Герарда Вьенского столь уж безысходна. Вместе с солнечными лучами к нему вернулась и способность здраво оценивать обстановку. Дабы окончательно прочистить мозги, он залпом осушил оловянную кружку, наполненную виноградным вином. Вино помогло Бернарду обрести себя. Теперь он уже почти не сомневался в том, что на старый замок напал Воислав Рерик. Вот только проник он сюда не через главные ворота, а подземным ходом. И этим же ходом ушел из расставленной для него ловушки. А Эд Орлеанский и Роберт Турский, сидевшие в засаде, прозевали этот неожиданный маневр своего врага. Теперь они наверняка чешут затылки, силясь понять, почему в эту ночь все случилось совсем не так, как задумывалось.

А вот Бернард, кажется, это понял и готов был поделиться своими соображениями с соратниками по заговору, поскольку это, кажется, их шаги звучали на лестнице. Однако в зал вошел Раймон Рюэрг. При виде графа Бернарда он удивленно вскинул правую бровь и чуть заметно поморщился. Конечно, граф Септиманский и не ждал от Раймона ликования по поводу собственного чудесного спасения, но явное недружелюбие, читающееся в глазах новоиспеченного графа Лиможского, сильно его озаботило. Бернарду вдруг пришло в голову, что его смерть на холодных плитах замка Баракс устроила бы Раймона Рюэрга в большей степени, чем его присутствие в свите короля Карла. Уж слишком много знал об этом человеке Бернард Септиманский. Так много, что в сложившейся ситуации он представлял для графа Лиможского очень серьезную угрозу, особенно если Воислав Рерик остался жив, в чем у графа Септиманского не было практически никаких сомнений.