Твердыня грёз  - Елена Маврина Страница 42

Старуха поджала губы и с сожалением закивала седой головой.

– Что гончие спрашивали об Уце? – задал вопрос Горан.

Хильруд натянула на худые руки шерстяные перчатки, скрывая пятна болезни, что медленно вела её к последней черте. Поймав израненный взгляд Уца, она хрипло вздохнула:

– Месяца два назад они явились к управителю с бумагами. Многие в Чуме поддержали решение о вашей казни, Луций. Отца хватил удар. Спустя пять дней после похорон слегла мать. Их могилы в рощице за селением. Они так ждали тебя и Паго…

Уц до боли сжал кулаки:

– Гончие натравили на отца и мать всех. Никто?!.. Никто не заступился?

– Зачем вы оставили их, сынок? За год переживания сгубили Жис и Таума, будто гнойная хворь.

Исмин положила руку на плечо Уца, но крадуш смахнул её гневно:

– Здесь все презирали нашу нищету!

– Нет, – дрожащий голос старухи заглушило обвинение Уца:

– Все эти чопорные фермеры, хвастливые рыбаки посмеивались над инвалидностью отца и безграмотностью глухой матери. Унижения, брезгливые взгляды.

– Ты несправедлив, Луций.

– Не в этих местах говорить о справедливости! – Ненависть дрожала в его слезах. – Мы с братом бились за ломоть хлеба! Мы выживали там, среди пьяниц, грабителей и головорезов!

Старуха сцепила сморщенные ладони, и, не в силах скрывать истину, напомнила:

– Вы покинули родителей в трудную минуту. Лишили малой весточки о себе. А потом… Кому им было верить? Они не пережили позора, Луций. – Старуха прислонила ладони к худому лицу. – Нищета не порок, не говори так. Жестокость есть всюду, но хватает и доброты, милосердия. Делом побеждают лихо, тяжким трудом. А вы с Паго бежали за лёгкой монетой. Родители все силы вложили в ваше образование, в ваше лучшее будущее, но преступление…

Уц вскочил, перевернув стул.

– Неправда! – выкрикнул он. – Преступники – здесь! Повсюду за льстивыми улыбками! –указывал он пальцами по сторонам. – Они уничтожили их! Извели презрением!

Свет фонарей колыхнулся. Тени птиц мелькнули возле окон. Старуха оробела, беззвучно шевеля ртом. Раздались укоряющие голоса крадушей. Уц прекратил заламывать руки и осмотрел ребят.

– Невыносимо. Вновь эти взгляды осуждения.

Схватив с лавки дубленку, он зашагал прочь. Входная дверь хлопнула. Дом погрузился в звенящую тишину.

Злата начала застегивать пуговицы на пальто. Сейчас их заставят покинуть тепло укрытия. Старуха взглянула на понурых детей с сочувствием, в морщинах её глаз блестели слезы.

– Горе… – прошептала она. – Но он успокоится. Смирится. – Дайте ему время, – утешила, кутаясь в шерстяной кокон накидки.

Исмин с Эфой отвели скорбные взгляды. Тами поглядывал на Злату и Горана. Клюв, скрестив руки, пожаловался:

– Он слишком взбешён. А вокруг люди, причастные к смерти его родителей.

– Так он решил. – Старуха отпила воды из стакана и стёрла слёзы краем широкого рукава платья. – Луций с детства рос скрытным, очень ранимым мальчиком. Там, где следовало вынести для себя урок, он загорался злобой, где встать горой – копил обиды. Во всех его неудачах виновным был кто-то другой.

– А что его старший брат? – поинтересовался Горан. – Почему они сбежали?

– Паго старше Луция на три года. Незлобив, но безрассуден. Он подрабатывал на руднике возле чернолесья. Добыча адуляров для самих ворожей Царны! Но проворовался. Его кинули в темницу, принудили отработать украденное. Луций помог брату бежать. Больше года родители мучились в неведении о судьбе сыновей.

Горан помрачнел. Как мало он знал о своих спутниках. В плену браконьеров он видел в Уце смиренного невольника, простодушного и безобидного. Он видел в нём жертву, а потом… спрятался от предчувствий.

– Вы, верно, устали с дороги. В ту избу вам нельзя. – Старуха косо глянула на зашторенное окно. Сухой кашель сотряс кокон одежды. – У меня только стол, лавка, стулья. Еще лежанка за печью. Но за стеной печи есть сарай, а рядом – сеновал. Не осерчайте. Больше заночевать негде.