Драконий катарсис. Изъятый - Василий Тарасенко Страница 40

Я превратилась в тлеющую силу, готовую облечь жаром раскинувшееся подо мной тело. Родерия со всхлипом попыталась схватить меня за голову, но я не дала ей этого сделать, настойчиво убрала руки прочь. И стала рисовать ее образ дальше, наполняя себя истомой, водоворотом желания. Крепкий живот молодой графини слегка затрепетал, ощутив мои губы на коже. Подкравшись спустя вечность к границе атласной кожи и плотных штанов, я восхитилась! Эта малышка — само совершенство… Пальцы нащупали металлические скрепы и стали расстегивать их одну за другой, пока мой язык юркой змейкой изучал грани вздрагивающего юного тела. Устав от обилия преград, я просто рванула клапан тесных брюк убийцы моего разума. Ткань с треском дала дорогу моей жадности.

Родерия плыла где-то в запределье, носимая негой и наслаждением, но это не помешало ей дать мне возможность убрать совершенно лишнюю преграду между нами. Я едва не превратилась в истукана, разглядывая девушку. Точеная фигура просто растворяла в себе остатки моего разума.

Как ростки молодой лианы вьются по тонкому стволу лесного деревца? Нежность и удушье вязким небом окутало нас. Бледные мазки горячей истомы проскальзывали под губами. Это великолепие, попавшее в мои руки, не желало уступить и сдаться. Оно манило, поглощало и несло в глубины дрожащего колкого льда, катившего волны по телу. Время? Что время? Оно лишь былинка на вечности этой странной неги, оно не способно сжаться или растянуться, оно не в силах пробиться сквозь фейерверк жадного дыхания, вибрирующей истомы. Я забыла про тебя, банальное время. Смотри на нас глазами каминного пламени, мурлыкающего в недрах черноты. Вкрадчивое потрескивание тающих в огне поленьев — лишь тонкая музыка, бросающая в нежность, текущую под пальцами. Эти стоны, всхлипывающие, хриплые, сладкие и засасывающие — они лишь аккорды струн твоего тела, красавица. Лишь ноты, извлекаемые моими пальцами из сумерек оранжевого марева, танцующего на твоей белизне, девочка. Сегодня ты мой Лионель, сердце жизни моей…

Родерия, ее ведь зовут Родерия, но это не так важно. Ни сейчас, ни потом, никогда. Ее судорожные стоны восхищают мой слух. Она уже на грани, но я не даю ей дойти до финала. Графиня перестала жмуриться, она смотрит на меня, силясь что-то сказать. Слушать ее — сладкая музыка:

— Ты почти как он… Нет! Нет… Террор, ты опять нашел меня… Ненавижу.

Помутневшие глаза, алая кожа, сухие губы твои говорят, что ты врешь. Ты мечтаешь вновь соединиться с нашим хозяином, младшая шицу. Но никогда не признаешь этого, не так ли? И в гордости своей шагаешь не туда, дорогая, совсем не туда. Разве можно так ненавидеть стихию, неодолимую силу, сладость которой познала невзначай? Можно, и сейчас ты представляешь на моем месте Его — того, кто отнял у тебя свободу. Но у тебя нет сил вцепиться в горло врагу. Ты ведь хочешь совсем не этого, девочка. Ты хочешь ощутить ту глубину познания, которой коснулась лишь краешком в моем ленде, на постели с Террором. Как я тебя понимаю! Прости, Родди, но я сейчас постигаю вершины возвращения в себя вовсе не с тобой. Мой Лионель, чья кровь впиталась в море, вернулся ко мне верхом на твоей тени. Каждая из нас двоих видит сейчас лишь свою боль, свою ненависть, свою любовь. Обретение и потеря, сестры эльфийской судьбы, скованные одной тонкой цепью звездного пламени, горящего в жилах каждого эльфа. Вот наша планида, моя любимая тень, убитая ложью и трусостью.

Твои руки с дрожью вцепились в мои штаны и лишили их девственности. Крючки жалобно затрещали, уступая грубой силе. Опытная красотка, ничего не скажешь. Хорошо тебя выучила королева, главный потребитель удовольствий в королевстве. Где твой стыд, моя юная лендерра? Остался в родном доме, когда тебя еще ребенком забрали во дворец, дабы воспитать достойную игрушку для ее величества? Это твои первые потеря и обретение. Потеря наивности и обретение страсти. И ты с готовностью поделишься этой наукой со мной. Здесь, на влажной от пота шкуре, и сейчас, когда еще тлеют глаза огня в каминной черноте.

Что ты со мной сделала, паршивка? Где моя осторожность? Где мудрость почти восьми веков жизни? Где я выбросила разум, на какой миле одинокого пути? За что ты наказала меня острым наслаждением, рвущим сознание? Тело само кинулось в бой, растворяя реальность штормом удовольствия. А потом настал миг, когда пламя в камине показалось оранжевыми крыльями бледного лица с темными от глубины ощущений глазами синего цвета. Разрядка настигла нас практически одновременно. А в ушах все звучали наши крики…

— Лионель!

— Террор!

— Люблю тебя!

— Ненавижу!

— Умри!

И последнее слово гонгом прогремело, обрушив на нас опустошение. Кажется, мы сказали это слово в унисон.

Как же ты меня ненавидишь, девчонка. Незамутненно, искренне, истово даже. Тристания попалась в собственную ловушку. Установив связь с младшей по подчинению, она открылась для Родерии через шицу и впитала ненависть на глубину подсознания… И попыталась выполнить установку на мою смерть. Девушка сильна, очень сильна в магии, сама не зная об этом. И это несмотря на то, что я не так давно разорвал в клочья ее астральное тело. Что же мне с тобой делать, фиолетовый призрак? Поймав краем сознания новое шевеление свидетеля, я послал ему слова-картинки: «Чего тебе надо, Пармалес?» Тень застыла и довольно ехидно ответила: «Я научу тебя родину любить, Террор. Твой новый народ нуждается в тебе».