Демонология Сангомара. Яд и Меч - Д. Дж. Штольц Страница 37

— Конечно, конечно.

Где-то там, в углу, менестреля нагло спихнул со сцены безобразно худой мужчина с пламенным взглядом ярого фанатика. Его ореол седых волос, обвивающих плешь на макушке, сиял серебром в лучах солнца, пробивающегося сквозь мутное стекло, а сама плешь сверкала, как начищенный таз.

— Дети Ямеса! — воскликнул на удивление басовитым голосом для такого тщедушного тела проповедник. — Услышьте глас его слуги и внемлите истинной религии!

— О нет, — прошептал на аельском языке один из южан, с корабля из Дасиандры, втянув голову в плечи. — Снова он.

От барной стойки в середине пропахшего табаком зала отделился вышибала, грузный и толстый. Он, сжав кулаки, пошел в сторону жреца Ямеса, разрисованного проходящей от лба к подбородку красной линией.

— Эй, ты! — пробухтел с сильным акцентом на Северном наречии вышибала. — Тебе же говорили не соваться сюда со своей болтовней.

Проповедник попятился от мужика на две головы выше его и шире.

— Никто не смеет мешать нести слово Ямеса!

Один из моряков из Белого Афолеона, который сидел рядом с Юлианом, оторвался от уже пустой тарелки, и, вытирая руки о кафтан и бороду, поднялся.

— Дайте сказать проповеднику! — рявкнул на Северном наречии боцман. — Ямес — великий и единый бог, и эти грешные земли должны знать его послания!

Миссионер благодарно взглянул на земляка, поправил объемный балахон, за который уже было схватился вышибала, и приготовился стать для темных ноэльских людей проводником в истинную и светлую веру. Правда, поколение молодых ноэльцев за последние десятилетия стало считать позорным учить Северную речь, они тяготели уже более к Югу, чем к Северу, а потому пламенные речи жреца все равно бы не поняли. Ну а прибывшие с Юга моряки тем более бы не разобрали ни слова от полоумного посланника Ямеса.

Но проповедника перебил трактирщик, мужчина зоркий и наблюдательный. Среди сидевших рядом с боцманом из Афолеона людей трактирщик увидел того, кого узнал даже без дорогих одежд и украшений.

— О дюжи! Господин Лилле Адан?

Казалось, вся таверна повернулась в сторону стола с северянами и стала искать глазами того, чье имя лежало у многих на устах. С тяжелым вздохом, понимая, что пора уходить, Юлиан встал с лавки. У моряков, которые сидели рядом, поотвисали челюсти, а Парт подавился пивом, и оно, пока мужчина откашливался, потекло через нос по губам и бороде, намочило залатанный зеленый кафтан.

— Всего доброго, господа.

После этих слов граф, петляя между столами, из-за которых на него смотрели расширенными глазами, спешно покинул таверну. Юлиану не нравилось излишнее внимание к своей персоне. Он всегда чувствовал себя неуютно под пристальным взором стольких пар глаз, он не любил быть объектом сплетен, а потому, накинув капюшон, мужчина быстрым и энергичным шагом пошел в сторону пристани, у входа в который дежурила городская охрана.

— Порт закрыт! — возвестил громко один из охранников, молодой мужчина в серых шароварах, кирасе, вооруженный алебардой.

— Я — Юлиан де Лилле Адан. Пропустите.

— А я — король Альбаоса! — второй охранник громко рассмеялся, разглядывая неброско одетого северянина.

— Ралман, — зашипел первый охранник, ткнув второго в бок. — Это действительно господин Лилле Адан.

Лицо Ралмана вмиг побледнело и покрылось испариной, а колени согнулись и охранник упал на землю.

— О дюжи, господин, извините меня, болвана, пожалуйста. Не признал я Вас.

— Ничего страшного, Король Альбаоса, — устало улыбнулся Юлиан. — Просто пропустите.

— Проходите, проходите, милостивый господин… Ваше сиятельство…

Юлиан прошел мимо стражи, что поглядывали на графа из-под металлических шляп с полями со страхом. Выросший среди простых людей, даже спустя тридцать лет, Юлиан так и не смог привыкнуть к раболепию. Его раздражало и коробило от одного овечьего взгляда, направленного в его сторону, а именно так и смотрели на него большинство жителей Ноэля, что с деревни, что с города.

Под ногами заскрипели пирсовые доски, и Юлиан прошел в правую часть порта, где было пришвартовано порядка полусотни рыбацких лодок. Обособленно, ближе к складу снастей, покачивались на волнах шесть суденышек, с парусами с символом солнца. Все они принадлежали Авариэлю Артисимо.

Выбрав рыбацкую лодку с высокой мачтой и треугольным косым парусом, скошенным штевнем и весьма вместительным трюмом, Юлиан отвязал толстый канат. Из трюма с визгом высыпали маленькие бесята, подпрыгивая на четвереньках.

— А ну кыш! — прикрикнул на скачущих по палубе демонят граф, разгоняя их.

Судном вполне мог управлять один человек, хоть и с трудом. Но больше Юлиану и не нужно было — корабль дойдет до определенного места, сетями будут вытянуты в трюм и на палубу медузы, а затем наживка подойдет к маяку, около которого часто видели Левиафана.

Осталось дело за малым — выйти из бухты и добраться до Обители Афенских медуз, или, как их порой называли, Голубого жала. Придется отклониться от фарватера и пройти вдоль берега, изрезанного острыми камнями и перепадами глубин.

Юлиан вздохнул и запрыгнул в нужную лодку. А затем ненадолго замер от нахлынувшего приступа страха. Поежившись и посидев с пару минут в покачивающейся от легкого ветра лодке, северянин, наконец, шумно выдохнул, взял себя в руки и принялся за дело. Сама погода благоволила затее добрым ветром. Граф, скинув плащ у кормового руля, шустро поднял парус и направился к выходу из бухты. Вера в Вериатель и ее помощь были непоколебимы, но отчего-то в животе образовалась пустота, а все тело стало тянуть и ломать от нервов. Вспомнилась Мертвая Рулкия, когда Юлиан почувствовал нечто похожее. Однако времени на раздумья тогда не было, а вот сейчас страх охватил скользким щупальцем и обвился вокруг тела. И чем ближе были скалы, что словно раздвинулись, пропуская рыбацкую лодку, тем слабее становилась уверенность в то, что затея сработает.

Море было спокойным, а говорливые волны накатывали на высокие скалы, обступившие бухту со всех сторон. Еще холодное весеннее солнце ласкало воды Лилейского пролива. Бухта Нериум пряталась среди гор, невидимая и скрытная. Лишь находясь в определенной точке, между маяком и Лилейским островом, будто по волшебству, фарватер становился видимым, и обнажалось буйство зелени и приютившийся тут же городок.

Как безымянный страж, на мысе Голубого Когтя стоял высокий каменный маяк. Под его белоснежным куполом горел фонарь, зажигаемый в сумерках. По ободу маяка вился витиеватый васильковый узор, выполненный плиткой. Маяк так и называли — Голубым Маяком. А порой к нему слетались стаи гарпий, что кружили вокруг фонаря и тянули к нему когтистые лапы. Их отгоняли копьями и стрелами. Под маяком приютилось небольшое здание, где в тишине и покое работали маги-летописцы. Магами их язык не поворачивался назвать — эти люди были весьма слабы, но зато прекрасно умели считать и писать. Обитатели обсерватории называли себя учеными и вели летопись всего происходящего в графстве, а также следили за звездами и предсказывали по луне приливы и отливы.