Проклятие феи - Робин Маккинли Страница 36

– Сгинь! – яростно прошипела Рози, перестав изображать статую. – Я ненавижу свои ресницы!

Пеони уставилась на нее, приоткрыв рот, а затем прыснула. Она взяла Рози за руку, и ту, к ее собственному удивлению, не передернуло от отвращения. В смехе Пеони она услышала, что девочка точно так же, как и она сама, волновалась из-за будущего соседства, опасаясь ляпнуть при Рози что-нибудь не то, и какое же облегчение осознавать, что все уже закончилось. Рози тоже расхохоталась.

После недель трудов, перемен, страха, обиды и надежды у нее ныло в груди, и поначалу смех причинял боль. Она вдохнула поглубже, наполнив легкие воздухом, и хохотала вместе с Пеони, пока обе не рухнули на землю прямо посреди двора. Дяде Пеони, Крантабу, даже пришлось прикрикнуть на них, приказав убраться с дороги. Отсмеявшись, они уже готовы были сделаться не просто подружками, но лучшими друзьями, связанными дружбой такого рода, которая оставляет отпечаток на всей жизни.

Спустя месяц после свадьбы у Тетушки с Катрионой гостили уже семь постояльцев, одолеваемых детской магией, – больше, чем когда-либо прежде, и постоянное присутствие в доме Пеони было встречено с безмерной благодарностью. Даже две вошедшие в полную силу феи могли побледнеть при встрече одновременно с семью ребятишками, обладающими детской магией, притом что прочие их заботы никуда не девались только потому, что весь дом ходил ходуном.

Пеони (разумеется) отлично управлялась с маленькими детьми, была счастлива помочь и охотно носила амулет, сделанный для нее Катрионой, чтобы поддерживать какое-то подобие порядка. Пусть даже из-за амулета все, что она ела, пока его носит, напоминало по вкусу овечьи мозги. Спустя пару недель она робко упомянула об этом Катрионе.

– Ох, судьбы, – вздохнула та, – прости, пожалуйста. Так иногда случается.

Она сделала новый амулет и пристально следила за Пеони во время следующего обеда, но девочка старалась не встречаться с ней взглядом и занималась тем, что не давала Моне доводить Тибби до слез, корча ей гоблинские рожицы (включая бородавчатую зеленую кожу и клыки). Когда Тибби плакала, ее слезы превращались в разнообразнейшие интересные штуки, бóльшая часть которых заставляла ее реветь еще сильнее.

На следующий день Катриона увела Пеони во двор, сдернула с нее через голову амулет и протянула ей корзинку.

– Ступай-ка и поешь с Рози в кузнице.

Пеони зарумянилась:

– Новый амулет лучше, правда. Мне уже почти нравятся овечьи мозги.

Катриона рассмеялась:

– Часок я управлюсь и одна. Иди уже, или я выращу крылья у тебя на пятках, и ты туда полетишь.

Спустя примерно три месяца после того, как Пеони начала ходить на обед в кузницу, Рози возвращалась домой после долгого дня. Ей пришлось выяснять, не из-за того ли тяжеловоз Грея прихрамывает на заднюю ногу, что у него болят мышцы спины («Ну не знаю… – заявил Добряк, упомянутый тяжеловоз. – Болит-то лодыжка, но она… она и впрямь маленько отдает в спину, если уж на то пошло»), не из-за того ли кроткая верховая лошадь трясет головой, что у нее воспалился зуб («У меня голова гудит, мне это не нравится, сделай так, чтобы она перестала», – скорбно попросила Йора), и не из-за того ли кобыла, прибывшая к племенному жеребцу лорда Прена, никак не входит в пору, что ей не нравится конь, с которым хозяин хочет ее свести («Хмпф», – только и сообщила она Рози по этому поводу).

Катриону она застала за превращением нескольких сот пауков, столпившихся на кухонном потолке, обратно в ячменные зерна, которыми они были до того, как до них дорвалась Мона. Катриона аккуратно возвращала им изначальный вид, кучками, чтобы они со стуком ссыпáлись в подставленную ею миску. Пеони, в кои-то веки слегка взъерошенная и измотанная с виду, сидела за столом и зашивала дырки на коленях очень коротких штанишек. Когда потолок был очищен от пауков почти полностью («Ой! – между делом вскрикнула Катриона. – Простите, я не сразу поняла, что вы настоящий!»), Катриона поставила миску с ячменем на стол и вздохнула:

– Пеони, солнышко, тебе стоит проветриться. Наши маленькие чудовища уже все спят, а если нет, я обкурю их сонным дымом, и плевать на профессиональную щепетильность, хоть на один вечер. Рози, почему бы вам с Пеони не пойти прогуляться?

Они двинулись по дороге, от площади к перекрестку, где можно было свернуть либо к Вудволду, либо к Дымной Реке. Стоял туманный влажный вечер, и почти слышно было, как хихикают маревки. К утру должен был пойти дождь. Пеони взяла Рози под руку и вздохнула.

– Ты проводишь у нас больше времени, чем у себя дома, – заметила Рози с легкой ревностью.

Пеони улыбнулась:

– Тут от меня есть польза.

– От тебя везде есть польза, – откликнулась Рози с чувством, но без враждебности. – Разве твои дядя и тетя по тебе не скучают?

Пеони промолчала, и Рози внезапно кольнуло сомнение.

– Пеони?

Та вздохнула:

– Я так устала, не могу… Ты никогда не замечала разницы между твоим домом и моим?

– Твой чище, – прямо ответила Рози.

Тетя и дядя Пеони высоко ценили Рози, поскольку та взяла на себя раздражающую и болезненную обязанность подрезать их внезапно взбунтовавшуюся лозу джа и по мере сил ее укрощать. Заниматься этим приходилось почти еженедельно, и Рози казалось, что теперь она понимает, как должны были чувствовать себя воины, выезжавшие на битву с огненными змеями. Лоза джа не дышала огнем, это правда, но их норов и зубы были вполне сравнимы. Тетя Пеони, Хрослинга, завела обычай после каждого из этих рискованных предприятий приглашать Рози в дом и угощать ее лучшей выпечкой местного пекаря. Хрослинга была серьезной, озабоченной, суетливой женщиной, которая держала свой дом в удивительной чистоте (благодаря одному из заклятий Катрионы вся дерзкая волшебная пыль выпадала на парадном крыльце, хоть это и означало, что парадное крыльцо приходилось часто подметать) и превосходно шила. Рози не удавалось поддерживать беседу ни на одну из этих тем, но выпечка ей нравилась.

Пеони то ли рассмеялась, то ли закашлялась.

– Да, он чище. И тише. И… мои тетя и дядя взяли меня к себе, когда родители умерли. Они брат и сестра, ты же знаешь, да? И единственные родственники моей мамы. А папа был родом с юга.

Все это Рози знала.

– Им и в голову не пришло… уклониться от ответственности, они хорошие люди. Они заботливо меня вырастили и хорошо со мной обращаются.

– Как и должно быть! – вставила Рози, не в силах смолчать.

– Да-а. Пожалуй. И от меня им есть польза. В общем, все не так плохо, как могло бы быть…

– О, Пеони, – грустно откликнулась Рози.

– Они меня не любят, – тоскливо заключила Пеони. – Не так, как Тетушка, Катриона и Бардер любят тебя.

Ненадолго повисла тишина.

– Тебя люблю я, – наконец сообщила Рози.

Пеони снова издала тот же негромкий звук: что-то среднее между смехом и кашлем.