Мастер побега - Дмитрий Володихин Страница 36

Рэм принялся возится с застежкой ранца Она проржавела и худо открывалась. Наконец железяка поддалась. Порывшись, он достал тряпицу. В ней обитали семь больших бурых солдатских сухарей и целая пачка чая. Поколебавшись, Рэм отделил три сухаря для себя, а остальное отдал Кану.

– Вы говорили, академический паек… о…

Каан схватил сухари хищным движением и немедленно потянул один из них в рот.

«А я думал, голод – на фронте…»

Господин Каан ел жадно. Он уничтожал сухарь с громким хрустом, не жалея зубов. Рэм смотрел на учителя со страхом, ожидая услышать вопль страдания и увидеть выплюнутую половинку клыка. В иное время все это выглядело бы комично – чистой воды клоунада! Вот только сейчас Рэму не было смешно. Перед ним стоял профессор, знаменитый ученый, доктор наук, живая глава в учебнике по первобытной истории и как минимум параграф в учебнике по биоистории. Он старался есть так, чтобы крошки не падали на пол.

Возвращаясь с фронта – пусть как дезертир, пусть как… как… неизвестно кто, Рэм все-таки был уверен: в тылу дела идут не столь плохо. Тут покой, стабильность, тут не стреляют, тут вдоволь хлеба. А оказалось, что тыл – на грани хаоса. Хотелось тверди под ногами, хотелось вернуться в нормальную жизнь… А она, эта жизнь, – вот какая! Не твердь, а зыбь, чуть сделаешь шажок не в ту сторону – и ахнешь в трясину с головой, поминай, как звали.

Что теперь делать? Куда ему теперь? Все кругом завертелось, закружилось, не поспевают за этой круговертью ни глаза, ни голова… Попроситься к господину Каану на ночлег? Он пустит, ясно. Только вот если ясноглазый благожелатель приведет сюда свору таких же, как он, господ, профессору придется отвечать за укрывательство дезертира. Нельзя к нему проситься, определенно. Ни в коем случае. Надо ехать за Даной, а там как сложится… Нет, сначала повидать отца, а уж потом к Дане. Хотя бы на день. Иначе выйдет как-то не по-человечески. Ну, задержится на два-три денька, ничего. Теперь это уже не имеет значения.

Тем временем профессор принялся грызть второй сухарь. Уничтожил ровно половину, потом с жалостью посмотрел на оставшееся и пробормотал: «Потом доем», – и тут догрыз до финишной крошки. Глянул на Рэма Смутился.

– Извините. У нас тут…

– Я понимаю.

– А эти два я оставлю для Теограны. Она, бедняжка, совсем сбита с толку. Боится выходить из дому, сидит в своей комнате, задернув шторы. К тому же доченька хворает, и Теограна все время с ней… А мне даже нечем ее порадовать, нечем угостить. Разве что поставить любимую пластинку – из тех времен… Мы, конечно, беседуем с ней, но победить ее страх я не могу. Представляете, за день до того, как отрекся Его Величество, у нас тут были беспорядки, множество людей ходили по улицам толпами… с красными повязками… все, конечно же, нетрезвые, кричали, вернее, горланили, ругались… и прямо у нас под окнами разорвали жандарма.

– Жандарма? – как убивали на передовой офицеров, Рэм видел. Но смерть жандарма, да еще здесь, в тылу, изумила его. Тут же нет фронта, не стреляют! Тут не должны убивать, это как-то… неправильно.

– Да, жандармского капрала, он очень кричал. А она видела все это, почти все. Тут у нас стреляли, и она вздрагивала от каждого выстрела. А когда увидела, то… вздрагивать перестала и как-то помертвела. Я очень боюсь за ее здоровье. Особенно за душевное.

У господина Каана тряслись руки. Он лихорадочно заворачивал сухари в носовой платок. Добавил еще один платок сверху, потом еще один и еще. У него на письменном столе лежала аккуратная стопка выстиранных и выглаженных носовых платков с шитыми инициалами. Наверное, господин Каан простудился, и жена положила ему платки прямо на рабочий стол. Очень заботливая.

«Он и в десять платков их завернет. Чтобы, когда станет разворачивать, совесть успела сказать ему: «Это для жены», – и он все-таки не слопал бы все сам».

– Хотите хороший совет, господин Каан? Даже два хороших совета от… бывалого человека.

– Да-да, конечно же. Вы теперь закалены в боях, вы теперь понимаете эту жизнь намного лучше меня.

– Отдайте ей сухари прямо сейчас. Пока я здесь, пока я не ушел. Хотите, я дойду с вами до ее комнаты? Все мы люди, господин Каан. Вы хотите ей добра, и вы очень хотите есть. А при мне будет неудобно.

– Идемте сейчас же! – не колеблясь, ответил профессор.

Они двинулись по анфиладе комнат.

– А вот второй совет: спрячьте все самое ценное, что есть в доме. Золото, серебро, дорогую посуду, дорогую одежду. Закопайте, но так, чтобы никто не видел. Потом к вам придут забирать все это. И если не найдут, вы сможете поменять вещи на хлеб. Я бы помог вам прятать, но мне надо торопиться.

– Спрятать? Спрятать? Но… Вегди на хлеб? Впрочем, я понимаю, я понимаю, это хороший совет. Я воспользуюсь им немедленно. Разумеется! Вы думаете, это надолго?

– Не знаю. И никто не знает. Но я видел там, на юге, разные вегди… лучше вам не знать. Однако здравый смысл требует приготовиться к ним.

– Хорошо… хорошо… я сегодня же! Только… только… простите меня, Рэм, голубчик… – они стояли перед высокой резной дверью, – позвольте мне съесть еще один. Пожалуйста!

– Нет, – ответил Рэм и постучал в дверь.

– Спасибо, – шепнул господин Каан. – Я не стану вас представлять, она боится всех, даже добрых знакомых.

Из-за двери послышался женский голос. Профессор вошел к жене, с порога сказав:

– Здесь два сухаря для тебя, и мы сделаем чаю. Съешь их сразу же.

Бравурная граммофония на несколько мгновений сделалась слышнее – пока господин Каан не притворил за собой дверь. И где из комнаты донеслось усталое детское хныканье.

«Какой же кошмар здесь творится! Все с ума посходили», – подумал Рэм.

Профессор выскочил как ошпаренный и плотно затворил за собой дверь.

– Теограна не дождалась чаю. И она сломала зуб. Вы представляете себе? Ее чудесные зубки… Помните, как моя голубка улыбалась? Самая красивая невеста Империи! – Рэм заметил в глазах у господина Каана отблеск старой жизни. Уютной, красивой, спокойной жизни, о которой так хочется думать: еще немного, и она вернется! Последние месяцы Рэм все чаще замечал, что у некоторых людей, очень долго носивших такой же огонек, он погас.

– Простите меня, господин Каан. Я душевно благодарен вам за письмо. И я сочувствую вашей беде. Но задерживаться тут, у вас, я не могу.

Профессор глянул на него как-то странно. Будто нашкодивший пес. Глянул и отвел взгляд.

– Хотя бы попейте чаю. Да-да Вам следует напиться чаю.

И не смотрит в глаза. Да почему?

– Дайте воды, пожалуйста Этого будет достаточно. Право, никак не могу задержаться.

– Вам придется, – господин Каан сгорбился. – Куда вы сейчас?

– Для начала надо бы увидеть отца…

– Вам придется попить со мной чаю, – повторил профессор. – Я… обязан сообщить вам кое-что важное. И я не хочу… В общем, потерпите, сейчас будет вам чай. Я освоил тонкое искусство заваривания, отведайте. И не спешите. Спешить вам не стоит, поверьте на слово.