Мастер побега - Дмитрий Володихин Страница 35

– Так это и вправду вы, молодой человек! А я посмотрел в глазок, увидел хмурого, тощего, небритого субъекта в мятой форме и никак в толк не возьму: голос-то похож…

«Сам ты… мятый!»

– Массаракш! Господин Каан! Вы? Массаракш-и-массаракш!

– Заходите. И помните: по воле моей супруги сквернословие в этом доме находится под запретом Ружье, прошу вас, оставьте у входа Тут вам не в кого палить.

«Не ружье, а винтовка», – мысленно поправил его Рэм.

С тех пор как он побывал у профессора последний раз, обиталище господина Каана страшно изменилось. Здесь было очень чисто, а стало грязно. Натоптано в прихожей, накурено в гостиной, пыльно – везде. Одежда валялась тут и там беспорядочными кучками, из кухни на трюмо у самых дверей перекочевал заварочный чайник в бурых потеках. В пепельницах – через край. Из глубин профессорского жилища доносилась бравурная мелодия с граммофонной пластинки.

– Слуг, как видите, пришлось отпустить. Мне кажется, еще немного, и они сделались бы тут хозяевами.

– А… револьвер?

Профессор взглянул на него удивленно:

– Столичные порядки, знаете ли, сильно либерализировались. Последнее время ко мне скреблись разные подозрительные личности и все хотели объявить народную волю моему имуществу. Это, – он похлопал ладонью по вороненому стволу, – пока еще их останавливает.

Он спрятал револьвер в карман халата.

– Простите. Предложил бы отобедать, но… жалованье нам временно отменили, а наш академический паек вот уже три недели как задерживается! – последние слова господин Каан произнес уверенным тоном, громко и с улыбкой на губах, словно говорил о какой-то мелкой анекдотической глупости. «Посмеемся же над этим вместе!» – подсказывал его тон.

Рэм поставил солдатский ранец на пол в гостиной и устроился в кресле с кожаной обивкой. Его фронтовая задница, с удивлением ощутив под собою небывалую мягкость, отправила восторженный сигнал в мозг: «Мирная жизнь, братишка!»

– Как там, на фронте?

Рэм устало потер лоб. Сказать правду – напугать до смерти, но солгать… ведь не чужой человек перед ним, не дурак и не трепетная девица.

– Никак, господин Каан. Фронта нет. Он сгнил и развалился с обеих сторон. Последние две недели там полный хаос. Честно говоря, я дезертир, господин Каан.

Профессор застыл в изумлении. Злое, опасное слово «дезертир» все-таки царапнуло его штатскую душу. Подданные Его Величества воспитаны на том, что из действующей армии бежать скверно, недостойно. Рэм и чувствовал себя именно так: испачкался, как отмыться? Но оставаться там было… негде. Там просто уже нет места, где можно остаться и сохранить жизнь.

Господин Каан, наверное, кое-что понял по его лицу, по его глазам. А поняв, задал правильный вопрос:

– Что с нами будет?

– Я не знаю. Скоро сюда доберутся орды таких, как я. Только настроенных очень недружелюбно. Голодных, злых, привыкших нажимать на спусковой крючок без особых раздумий. И еще у них будут вожди, которые ничего не боятся – отбоялись свое.

Господин Каан ничего не сказал в ответ. Он был очень хорошим историком, пусть и связался с какой-то странной научной дисциплиной про людей и древнюю живность… И, как всякий очень хороший историк, без труда нарисовал в воображении все то, что ожидает столицу Империи…

– Когда?

– У вас осталось несколько дней покоя. Меньше пяти, я думаю.

– Так-так… Какие советы вы как бывалый человек мне, простому штатскому, дадите? Впрочем, нет! Потом! Пока я не забыл… Очень хорошо, что вы сами пришли! У меня для вас послание от Даны…

– …Фаар, – зачарованно докончил фразу Рэм.

– И поверьте, ей стоило изрядных трудов передать его мне. Полагаю, вы должны оценить по достоинству усилия, которые предприняла…

Рэм вырвал у него конверт. Дрожащими руками надорвал бумажный прямоугольник с изображением крылатого льва – символа императорской почты. Один листок. Коротенькое письмо.

– Извините, господин Каан…

Этот запах – действительно духи Даны или призрак их аромата, оживший в его сознании?

«Рэм, мой любимый, мой родной!

Что у нас с тобой было! Огромное, теплое. Мне кажется, никогда никто не владел ничем подобным Мы были как сообщающиеся сосуды. Чего у одного в избытке, то перетекает ко второму, чем один небогат, тем второй честно делится.

Мы разделяли мысли и чувства. Мы очень старались понять друг друга и в результате срослись воедино. Сначала мы пытались уяснить, что для каждого из нас важно, а что нет, что необходимо, а без чего можно обойтись, в какие дебри лучше бы не лезть и какова карта двух наших внутренних миров, когда-то существовавших порознь. Знаешь, наверное, мало кому удается настоящий диалог – сначала взаимное осторожное «прощупывание», внимание к сильным сторонам и к слабостям, отношение ко второму как к живой драгоценности, а потом как к части себя… А вот у нас получилось: я начинала фразу, а ты ее заканчивал, ты принимался формулировать сложную мысль, а я доводила ее до логического завершения.

Мне было так хорошо с тобой!

Я не могу тебя забыть. Ложусь спать и разговариваю с тобой. Просыпаюсь и говорю тебе: «Доброе утро!»

Все это – какой-то горячий хаос в моей голове. Извини, пожалуйста Я так хочу обнять тебя!

Отправляла тебе письмо за письмом и получила только две весточки от тебя, их передал по секрету профессор Каан. По ним я поняла: мои послания до тебя не дошли. Жалко, они были большими, и в них я пыталась согреть тебя.

В городе – беспорядки. Отец велел маме отвезти меня в ее родовое имение. Оно называется «Живая радуга» и расположено под Клишотой, на севере Хонти. Я спорила с ним, даже пыталась убежать из дому, я рассказала ему о тебе, он теперь все знает… Что может случиться со мной тут, в столице! Какая чушь! Знаешь, как он сказал? «Если останется в живых, – поговорим. Война покажет, что за человек этот твой Тану». И нанял охранника, который теперь всегда рядом со мной, приглядывает. Мы уезжаем, как раз собираемся, в суматохе я спряталась. Но у меня всего полчаса или час, я пишу очень быстро и попробую передать тебе этот листочек через профессора Каана.

Ты мое тепло. Я тебя жду. Найди меня, пожалуйста. Ниточка между нами не разорвалась, она очень прочная.

Я так люблю тебя! Очень-очень.

Твое эфирное создание.

Я жду тебя. Я буду тебя ждать».

Рэм сложил письмо в четвертку и прижался к нему щекой. Посидел так, закрыв глаза и пытаясь вновь уловить запах ее духов, исходящий от бумаги. Жаль, он почти выветрился…

– Как давно она… Дана… передала вам письмо?

– Три дня назад. Я уверен, что их уже нет в городе. Тут можно не сомневаться.

– Я очень вам благодарен, профессор. Никто для меня столько не сделал, сколько вы. За исключением, пожалуй, родителей.