Русич. Последняя битва - Андрей Посняков Страница 27

У беды глаза зеленые,

Не простят, не пощадят… —

негромко затянул Иван.

Народ вокруг притих, слушал, многие украдкой вытирали рукавами слезы – песня-то грустная.

С головой иду склоненною,

Виноватый прячу взгляд…

Закончив последний куплет, Раничев завершающим аккордом ударил по струнам, да так, что две из них порвались, зазвенели… Точно так же, как когда-то пятнадцать лет назад порвалось время.

Иван еще посидел, поговорил с Никодимом, потом зашел в горницу, выпил да поболтал с женщинами – впрочем, не он один оказался вдруг таким вежливым: двери меж сенями и горницами не закрывались, многие туда-сюда шастали, многие… Ну да Бог с ними. Пригладив волосы, Раничев намахнул чарку березовицы и, мигнув Онциферу Гусле, вышел во двор.

На улице было прохладно, темно, одуряющее пахло черемухой и еще чем-то таким же притягательно-детским. Иван уселся на завалинку, кивнув идущему за ним скомороху:

– Садись, Онцифер. Разговор важным будет.

Гусля, молча кивнув, уселся.

Раничев не стал крутить, начиная издалека, а сразу, напрямик, спросил – не собираются ли скоморохи в Литву.

– Собираемся, – усмехнулся Онцифер. – В Литву или куда-нибудь еще – покуда не думали, нам бы побыстрей отсюда убраться, а уж куда… – Скоморох внимательно посмотрел на Ивана. – А тебе, господине, надо, чтобы в Литву?

– Надо, – не стал отрицать Иван.

– А куда именно? В Киев, Чернигов, Путивль? Литва большая.

– Чуть южнее Жмуди.

Гусля понятливо кивнул:

– Значит, Минск, Вильно, Гродно. На Черную Русь?

– Пожалуй, что так… Орден оттуда близко?

– Немцы-то? Да рукой подать. Правда, мы к ним не хаживали…

– Мне и моим людям главное побыстрее добраться до западных литовских границ. На Черную Русь, как ты говоришь. И – хочу тебя попросить, чтобы все было тайно. Велика ли ватага?

– От ватаги той одни слезки остались, – сумрачно покачал головой скоморох. – Покуда в узилище был – разбежались все. Полтора десятка человек и осталось, да ты их видел – все здесь.

– Ну и мы к вам пристанем. – Раничев хохотнул. – Сойдем за скоморохов?

– Ты – вполне сойдешь, господине, – со всей серьезностью заверил Онцифер. – Играешь хорошо, поешь – и того лучше. Только вот взгляд прячь, больно уж он у тебя гордый.

– Спрячу, – так же серьезно ответил Иван. – А ежели что, и личину можно надеть.

Скоморох кивнул:

– Можно. Самсон с Кряжей тебя в лицо запомнили, но они люди верные. Остальным про то, что ты боярин, не скажем. Так, скоморох местный прибился с малой ватажкою. Сколь у тебя людей-то?

– Человек пять, а то и меньше возьму. Большим числом мое дело не сделать, скорее наоборот – погубить. За помощь свою получишь плату щедрую – и сейчас, и потом, после.

– Я ведь должник твой, боярин, – напомнил Онцифер. – Однако ты сам сказал: каждый труд должен быть оплачен.

– То не я, то, кажется, в Библии сказано.

– Ну не суть.

– Значит, сговорились?

– Заметано! Когда в путь?

– Послезавтра, на Иоанна Богослова и выйдем.

– Добро.

* * *

Назавтра собрать всех с раннего утречка у Раничева не получилось – просто не проснулся. Вышел на крыльцо, когда вовсю уже сверкало солнце. Усмотрев скромно сидевшего у поленницы приказчика Савву, ухмыльнулся – провела, значит, Аглая, требуемую работу. Молодец, девка!

Углядев вышедшего из хором боярина, приказчик быстро подбежал к крыльцу, поклонился:

– Здрав будь, боярин-батюшка.

– И тебе здравствовать. Почто явился?

– Так это… Согласный я, господине, с тобой в немецкие земли…

– Согласен? – Раничев хмыкнул. – Я, может, тебя и не возьму.

Парня аж бросило в жар от этих слов. Задрожав, он закусил губу и жалобно попросил:

– Уж, пожалуй, возьми, господине. Язм умный и речь немецкую вельми знаю.

– Ладно. – Спустившись, Иван хлопнул юношу по плечу. – Поживем – увидим. Да не журись, завтра поутру едем! Вернее, идем.

– Идем?

– А что, тебе авто подать? «Мерседес», «Роллс-Ройс», «Линконльн»? Или, может быть, «Испано-Сюизу»?

Вконец запутавшийся парнишка не знал, что и сказать. А Раничеву что? Издевался бы над бедным отроком и дальше, да во дворе появились новые лица: сутулый писец Глеб Милютин и рыжая оторва Осип Рваное Ухо.

Подошли, поклонились чинно и молча уставились на боярина.

– Ну вот что, – Иван обвел их пристальным взглядом. – На заднедворье пошли.

На заднем дворе Раничев завел парней за амбар, где была устроена перекладина – турник. Прищурился:

– Ну начнем с тебя, Рыжий. Скидывай кафтан да лезь на турник.

– Куда-куда? – выпучил глаза Осип.

– На перекладину – и подтягиваться, сколько сможешь. А ладно, сейчас покажу как…

Иван лихо подтянулся разков с десяток, не запыхался даже, спрыгнул, ухмыльнулся:

– Теперь ты.

Осип Рваное Ухо, сбросив кафтан на поленницу, поплевал на руки… Подпрыгнул…

– Раз… Два… Четыре… – вслух считал Раничев. – Не халтурь, не халтурь – до конца поднимайся, тяни подбородочек… Во-от… Четырнадцать… Ну давай, давай… Пятнадцать. Что ж, для первого раза неплохо.

Рыжий горделиво оглядел остальных.

– Давай ты, Глеб, – распорядился Иван.

Глеб – худой и сутулый – откинув с лица прядь черных волос, ухватился руками за перекладину… Вертелся, извивался, словно налим – а смог всего-то три раза… ну три с половиной.

Иван лишь горестно махнул рукой да ткнул пальцем Савву:

– Ты.

Савва подтянулся чуть больше – целых семь раз – покраснел от натуги, бедняга. Вспотел.

Раничев покачал головой:

– Да-а, ребята… Плохие вы солдатушки.

– Кто-кто? – не понял Осип.

– Не вникай, рыжая голова. Сбегай-ка лучше в сени за инструментами. Там, на лавке, лежат – что увидишь, тащи.

Теперь следовало определить, есть ли у парней слух – а то что же они за скоморохи, коли ни на чем играть не сумеют? А вот здесь-то все произошло наоборот – Осип Рваное Ухо, по грубому определению Ивана, слуха не имел напрочь, а вот писец с приказчиком все ж таки подавали определенные надежды.

– На лютнях играть будете. – Раничев ухмыльнулся. – В пути научу. А ты… – Он сумрачно посмотрел на Осипа. – Даже и не знаю, на чем…

– Колотушками колотить могу… – не очень уверенно заявил тот.