Цветок цикория. Книга 1. Облачный бык - Оксана Демченко Страница 24

– Говорили же, если что… по опушке, то да сё, – упрекнула я через всхлипы.

– Так, – Мергель вдруг забыл свою ломанную речь. – Дальше давай, толком. По одеже видать, ущерба личности нет. Значит, имущество. День-то расчетный.

Я кивнула, не желая врать вслух. Не знаю, смогла бы или нет. Он кивнул ответно и по всему видно – озлился.

– Кто знал, что деньги тебе дадены? Кто видел их? Был ли тот, кто просил показать или желал пересчитать самолично?

Я всхлипнула с надрывом, попробовала выговорить вранье… не смогла. Но этого и не требовалось. Мергель резко отвернулся, все решив без моих слов. Глянул на ближнего жандарма-здоровяка.

– Чернявый хорек, я велел приглядывать за ним. Иди, повяжи его и закрой в приказе. Не один, ребят возьми. Он жилистый и хваткий. – Мергель глянул на второго подручного. – Песика доставь. Эй, Юлька, есть у тебя вещь хорька? Ты ж вслух на человека поклеп высказать не смогешь, но ума-то в тебе с башкой вровень. Значит, должна приволочь хоть что.

– Перчатки рабочие.

Я ткнула пальцем в корзинку. Мергель бережно подвинул последнюю кружку с рассадой и добыл со дна то, что ему и требовалось. Похвалил, что припрятала. Спросил, не учинила ли я шума в имении и остался совсем доволен тем, что я ушла тихо.

– Мой городок, хоть и зовется он то селом, то поселком, то станциею, – Мергель подбоченился и оскалил мелкие острые зубы в ухмылке. – Мой он, как ни обзывай! А кой-кому вроде и помнить не надобно? Будет им вразумленьице. Самый день, вот удружила, Юлька… Ужо я знаю, что за гнилота у них под спудом, ужо тряхну червивую яблоньку. Не боись, не мог он извести денег. Умен, сразу б не пустил по ветру. В ночь припрятал, но вряд ли ловко. Пригляд за ним, я знаю, он тем более. Скинул в палисаде или в дровнике. Юлька, не вой. С какой дури из тебя баба поперла прям теперечи, ась?

Я выла, понимая, что ничего уже нельзя отменить. Мало мне стыда и страха, так в голову острым ножом вошла идея: ночью я ничего не слышала! Причудилось от усталости. Разве посильно услышать то, что сказано на другом этаже, в закрытой комнате? Я зарыдала пуще прежнего, стала просить не искать деньги и вообще ничего не делать, Мергель захохотал и посоветовал уйти в монашки и славить божий промысел, сидя на хлебе-воде.

А дело – двигалось. Как-то вдруг я осознала, что сижу в казенном экипаже рядом с Мергелем. Держу в кулаке измятые, запачканные в земле деньги и тупо на них пялюсь, повторяя, что три было бумажки по пятьдесят и еще мелочь. Опять и опять повторяю. Не иначе, с ума сошла. Мергель пожалел, воды дал и обругал икающей нюней. Не будь мне так дурно, я бы засмеялась: сколько он ведает черных слов, а для меня нашел необидные.

В воротах имения Дюбо нас ждали люди в серой форме. Вид имели такой, будто войну начинают. Вдруг я осознала новый страх. И семья Дюбо, и многие их слуги – не наши граждане, иноземцы. Мергель бестрепетно лезет вымогать гостинец у чужаков, которые до того богаты, что сами – почти сказка. А луговскому таракану не страшно. Весело ему! Я и не подозревала в нем лихости, лишь теперь рассмотрела: он похож на Яна-Якова. Такой же двуличный звонец, вот только гораздо опытнее и хитрее.

В полдень Мергель и я снова сидели в экипаже. Мергель всем видом лоснился, будто он – обожравшийся дармовой сметаны кот. Я дрожала и мямлила невыразительное: мол, отпустите Якова, дайте честное слово не бить, вы ж с его дела получили выгоду.

Мергель получил, а вот я – наоборот. При выезде из имения нас ждал казенный злодей из столичного дома Дюбо. Показал мне издали конверт и резко порвал пополам, еще раз пополам. Не сомневаюсь, внутри был чек.

– Кто вынес сор, тот сам есть сор, – так он озвучил решение относительно меня. – Барышня, впредь вам заказан вход в любые имения Дюбо и партнеров семьи.

Я кивнула и отвернулась. На душе стало легче. Так и так я бы не смогла взять у него деньги. Он хуже ночного татя, он убийства устраивает – как иные обеденное меню. Буднично и ловко: этого на первое, а того на второе и с кровью, а во-он этого десертом, припугнуть или изуродовать…

– Юлька, держи, за пиён с лианою, – Мергель вдруг сунул мне в кулак две полусотенные бумажки. Скривился, пожимая плечами: – Знатная выгода мне встала с дельца. И вот чего, ты не сопи. Не прибьют хорька. В арестантский вагон сей же день сунут, чтоб прямым ходом в столицу. Знаю я крыс Дюбовских, как ни береги злодея, а чем дальше отсель, тем дольше продышит. Я к чему? А вот: отвезу тебя до станции, на поезд посажу. Юлька, тепереча год тебе в Луговую – ни-ни. Ясно?

– Спасибо. Я бы не посмела просить о таком, а ведь мне и правда страшно.

– Бойся-бойся, дольше проживешь, – согласился Мергель.

Я вздохнула чуть увереннее, один большой страх Мергель с меня снял. Так и виделось: иду я через лес… и не дохожу до станции. Говорить о том я не могла, лишь стискивала челюсти и сглатывала солоновато-железную слюну. Мергель хмурился, думал о своем и тоже молчал. Только раз буркнул, что надо бы заехать в приказ.

Там я увидела Якова. Его провели через двор. Он сделал вид, что не узнает меня, но, минуя дверцу экипажа, поморщился, чуть задержался, глядя вдаль. И сплюнул.

До плевка в душе у меня была – помойка, а после… Упрямая кукушка по-прежнему голосила в лесу. Всю дорогу до станции я пыталась считать её «ку-ку», и постоянно сбивалась, и думала: это годы жизни для Якова. Не знаю, на что способны «дюбовские», но глотку кукушке они не заткнули, и, может статься, её обещание сбудется для кукушонка.

Это должно было утешить… но чернота с души не оттиралась никакими доводами рассудка.