Последняя ночь Вампира - Дмитрий Рыков Страница 12

Он, собственно, и приобрел две смежные квартиры не потому, что хотел сделать из них одну огромной площади — от лишних метров пользы не было — а чтобы иметь, на всякий случай, еще один рубеж обороны.

Конечно, человек, особенно за последние столетия, очень поумнел, и если кто-то захочет сюда проникнуть, ничто его не остановит, но хозяину было нужно всего лишь время. Если человек придет сюда утром, он немало часов потратит на то, чтобы вскрыть все двери, потом обезопасить себя от усыпляющего газа, автоматически подаваемого при проникновении в то самое маленькое пространство между двумя входными дверями, потом еще вскрыть дверь в одну из комнат, в которой будет находиться хозяин — тогда уже наверняка наступит вечер. А когда снаружи нет солнца, он спокойно откроет окно и спустится по стене — вряд ли человеку придет в голову сторожить еще и окно на двенадцатом этаже. И он тихо перейдет в другое убежище. В Москве у него таких убежищ два. Больше иметь ни к чему — если тебя найдут, можно только переждать, а потом покинуть и город, и страну. За годы странствий он углублялся все дальше и дальше на восток, не сказать, что Россия ему очень нравилась, но осесть в Китае или в Японии, несмотря на всеобщую глобализацию, тем более имея европейскую внешность, ему не очень хотелось. Разве что уж действительно припрут к стене.

Но он — отступник, никто не знает, что он здесь, и никогда не узнает.

Он зашел в ванную и недолго плескал себе холодную воду в лицо — лишь бы скорее проснуться, представители их племени не любят воду. Душ — только перед выходом на улицу, и то не больше пяти минут.

Вытерся полотенцем, зашел на кухню. Все сверкало чистотой и белизной — мусору здесь взяться было неоткуда. Половину помещения занимали два огромных холодильника. Человеку не нужно было расщеплять атом, чтобы подтвердить свою гениальность, достаточно было всего лишь изобрести холодильник. Два биомедицинских MDF 436, изготовленных умными японцами из «Sanyo» для банков крови, позволяли поддерживать постоянную температуру +3 градуса по Цельсию — при ней плазма и форменные элементы не сворачивались и не портились, сохраняя все свои свойства в течение двадцати одного дня. Годилась кровь и для переливания умирающему, и для питания. Потом она приходила в негодность, становилась серо-бурого оттенка, теряла прозрачность, в ней начинали появляться хлопья. Запасы он пополнял в НИИ скорой помощи имени Склифосовского, у дежурного врача Коли Вершинина, жадного и глупого. Но если глупость поддерживает трусость, то жадность заставляет о ней забыть — Коля понимал, что продавать за наличные примерно пятнадцать литров эритроцитной массы каждые три недели странному ночному субъекту — это ненормально, но щедрое вознаграждение гасило желание задавать вопросы.

На случай непредвиденных обстоятельств имелся медицинский криогенный морозильник Haier DW 40 L188 для крови, где та могла храниться до нескольких месяцев — температура минус 40 градусов по Цельсию давала эту возможность. Донорская кровь только утоляла голод, поддерживала существование, но не приносила наслаждения. Когда высасываешь кровь еще живого человека, в мозгу будто расцветает цветок, сверкают искры, все тело словно получает электрический заряд, исчезает ноющая боль в членах, на какое-то время ты воспаряешь над миром. Ты начинаешь ощущать присутствие каждого существа в радиусе километра, даже самого ничтожного насекомого, твой глаз становится как у орла, слух — как у совы, обоняние — как у волка. Силы увеличиваются в десятикратном размере, но главное — исчезает этот ноющий, изматывающий голод.

Свежая кровь должна быть раз в неделю, если ее нет, ты все равно не можешь умереть, но тело иссыхает, кожа покрывается пятнами, появляются признаки тления, плоть начинает вонять, глаза вваливаются, кожа на лице обтягивает торчащие скулы, губы утончаются и открывают острые зубы, готовые в каждую секунду впиться в вену любого живого существа… Последнего человека ради крови он убил пятьдесят четыре года назад, хотя и дал себе зарок закончить с этим гораздо раньше. Но шла война, его убежище разрушили, он прятался под развалинами — и голодал. Когда разум помутился и сил терпеть больше не осталось, он вышел на охоту — как столетия назад, когда не приходилось обращать внимания на угрызения совести и нужно было лишь следовать советам Наставника, убедившего его в праве отнимать жизнь у людей. Праве высшего существа.

Попавшийся ему тогда человек был немецким солдатом, и когда вампир насытился, то лишь посмеялся — убийство можно было счесть за помощь его исторической родине, хоть он и превратился в ЭТО, все же по происхождению считался французом.

Во время второй мировой войны Филипп часто клял себя за то, что не эмигрировал в США — Австрия стала откровенно ненадежным убежищем, но преодолеть свойственный его племени страх перед путешествиями так и не смог. Хорошо, что по совету Наставника еще до вступления Гитлера в Польшу он обратил свой капитал в золото и отправил его за океан, разумно не сообщив, кому именно он его передал. Война увеличила количество бродяг и бездомных, пищи появилось много, но он уже перестал убивать и довольствовался донорской кровью. Однако добывать ее становилось все сложнее и сложнее, а в апреле сорок пятого безрассудное упорство генерала Велера дало русским повод покрыть реактивными снарядами всю площадь в три квадратных километра, которую занимали войска пехоты безумного вояки вперемешку с остатками шестой танковой дивизии СС и мотоциклетной ротой. Самонадеянные насмешки представителей их племени над глупым человеком относились к очень давним временам. Их не пугали стрелы, мечи, а затем — пули, но снаряд «Катюши» мог бы разорвать его тело на сотни мелких частей, и уже не было никакой необходимости протыкать ему сердце и отделять голову от туловища. Он не выходил из подвала, пока длилась бомбардировка, и если бы не подземные ходы, ведущие к реке, так бы и остался под обломками замка.

Искусство — единственное, что хоть как-то его радовало в этой вечной и давно опостылевшей жизни, и потому он очень жалел сгоревшую коллекцию картин фламандцев и представителей Барбизонской школы.

Он не знал, сколько ему предстоит прятаться в сыром тоннеле, и впрок выпил всю кровь дважды несчастного немецкого юноши. Дважды — потому что тот сначала призвался на войну, а потом попал ему в руки.

Барон долго сидел под землей, и лишь когда понял, что русские уже не уйдут, ночью отправился в Вену искать своего поверенного. Даже соблюдая все меры предосторожности, он напоролся на советский патруль, принявший его за фашиста. Пришлось сделать огромный крюк, и к поверенному он попал перед самой зарей, чуть было не прекратив свое существование. Тот долго прятал его в подвале за щедрое вознаграждение. Новые власти устанавливали личности всех беженцев, пытаясь найти пособников нацистов, и объяснить, почему столь почетный гражданин предпочитает считаться погребенным под обломками своего замка вместо того, чтобы средь бела дня прийти в управление и зарегистрироваться, было трудно. Но русские ночью не работали.

Спустя месяц, с новым убежищем и документами, он смог выполнить свою мечту — ускользнуть от опеки собратьев и перестать, наконец, убивать.

Так австрийский землевладелец Хорст Ауфхаузер прекратил свое существование, успев передать доверенность на право пользования накопленным капиталом обычному гражданину Эрику Венцлю.