Дети сектора - Виктор Глумов Страница 12

Каждый раз при виде такой процессии Росс и Кошкин хватались за оружие, но понимали, что если начнут отбивать людей, то зомби набросятся все толпой, и самим придется ноги уносить. Настораживало, что они разбились по группам: шесть медленных, которых Росс мысленно окрестил «шатунами», и один «плавный». Кошкин предположил, что «плавный» – вожак, такие группы наиболее опасны.

Васильич все больше грустнел и терял интерес к происходящему, хотя Рыжик перед ним чуть ли не с бубном плясал. Жил себе жил мужик, детишек растил, копил добро, вся жизнь у него вокруг этого вращалась. Мир рухнул и похоронил его под обломками. Росс не выдержал:

– Может, это какой-то эксперимент правительства? Ну, они так биомассой манипулируют? Скоро все закончится. Если само не закончится, не исключено, что это можно исправить.

– А мне кажется, – перекрывая шум мотора, кричал Рыжик, – что мы попали в компьютерную игрушку, и это все ненастоящее. Или просто вы мне снитесь.

– Так ложись и помирай, жди, когда проснешься, – сказал Кошкин, вынул сигарету из пачки, с тоской осмотрел лица попутчиков и сунул ее назад. – Слабо, да?

– Конечно, слабо, – кивнул Рыжик и выругался: – Ёшкин кот! Фура поперек дороги лежит, надо дворами объезжать.

Справа был бетонный забор, слева – стройка, заброшенная после появления Сектора. Петляя между машинами, Рыжик сдал назад, развернулся и поехал против движения. Игнорируя красный, свернули на перекресток.

Чуть дальше проезду мешала «свалка», Рыжик выругался и собрался поворачивать, но Кошкин указал вперед:

– Попробуй по обочине и вдоль строительного забора, так мы объедем фуру и вернемся на нужную дорогу.

Рыжик прислушался к совету и газанул. На обочине подвинул «шатуна» и направил машину в заросли сирени. Ветви хлестнули по лобовому, заскрежетали по кузову, под колесами захрустел строительный мусор и проржавевшая жесть забора, оторванная ветром.

Их тут не было. Росс полагал, что они предпочитают более людные места – охотятся на уцелевших. А вот почему людей не убивают, а куда-то утаскивают, он не мог даже предположить. Откладывают в них личинок? Вялят?..

УАЗ тряхнуло так, что Росс едва не пробил головой потолок. Кошкин выругался, вцепившись в сиденье.

– Твою же ж мать! – воскликнул Рыжик. – Яму поймали! Ща попробуем выехать.

Машина, уткнувшаяся мордой в землю, взревела, из-под колес брызнула грязь, камешки и ошметки травы. УАЗик качнулся, приподнял капот, но съехал в яму еще ниже.

Рыжик выскочил и хлопнул дверцей так, что машина едва не развалилась, Росс аж вздрогнул.

– Вот уроды! – донеслось с улицы. – Тут та-а-акая яма, что писец. Чудо, что совсем не упали. И почва, собака, глинистая, влажная.

Росс приподнялся и выглянул в открытое окошко над дверцей: Рыжик сидел на корточках и чесал макушку.

– Че там? – Васильич распахнул дверцу, сел рядом и присвистнул. – Хворостом яму завалило, вот и не заметили.

Кошкин засуетился, достал домкрат и протянул Васильичу. Росс вылез из салона, оценил масштабы попадалова и подставил лицо солнечным лучам.

Ласковое тепло, ветер, теребящий пряди волос, пронзительная тишина, пахнущая травой. И он, Росс, в центре этого мира – легкие расширяются при каждом вдохе, сердце гонит кровь по сосудам. Впервые он ощутил себя по-настоящему живым и осознал, до чего же просто это потерять.

Рядом с ним дышали, думали еще три человека, каждый в центре своего мира, а там, за ржавым забором – Москва, населенная ходячими мертвецами. И наверное, никто из этих троих не ощущает, что такое – быть живым.

Отогнав странные мысли, Росс сказал:

– Коля, ты иди за руль, а мы со следователем и Васильичем попытаемся вытолкнуть машину. По-моему, домкрат тут не поможет.

– Парень прав, – вздохнул Васильич, кряхтя, выпрямил спину и вытер руки о штаны.

Рыжик сел за руль, Кошкин двинулся вперед, наступил на хворост и с хрустом провалился в яму по пояс. Хлюпнуло. Он скривился:

– Тут вода… Но что уж делать.

УАЗ въехал в яму передним колесом и лег на пузо. Надо было поднять его и осторожно, чтобы почва не осыпалась и он не сполз полностью, вытолкнуть. Росс обошел машину, уперся в бампер возле фары, поудобнее расставил ноги и замер, ожидая команду. Было жутко неудобно: не вытянуться, не упереться как следует, Кошкину и то удобнее.

Васильичу места возле бампера не осталось, в яму он не хотел и ходил вокруг, бормоча:

– Эх, трактор бы, чтобы дернуть!

Он закряхтел сбоку, Росс видел только ноги в лаковых ботинках, черные брюки и белые носки.

– Газу, Коля, газу!

Взревел двигатель, закрутились колеса – Росс уперся в бампер изо всех сил, отворачиваясь от летящей в лицо грязи. Машину начало кренить в сторону колдобины, вторым колесом она прочертила колею.

Рыжик заглушил мотор. Росс сел на траву, размазал грязь по щекам и задумался о том, что же за сила заставляет их с остервенением толкать машину, полностью отдаваясь по сути бесполезному труду. Ведь можно пересесть на любой другой брошенный автомобиль. На самом деле все просто: труд не только облагораживает человека, но и отвлекает от реальности. Появилась цель – вытолкать машину, и все силы теперь брошены на это, ведь выжить – это не цель, а просто отсрочка. Мир кончился. Несправедливый, тухлый мир, основа которого – инфантильные, презираемые тобой тупицы. И вдруг оказалось, что ты тоже часть этого мира, тоже деталь, просто выполняющая другую функцию. И что ты теперь будешь делать, такой талантливый и энергичный? Кого спасать? Кого куда вести?

– Ну что, последняя попытка, и будем искать другой транспорт? – крикнул Рыжик из салона.

– Да лучше сразу, не вытащим мы его, – ответил Росс и смолк с раскрытым ртом, увидев на пустыре девочку лет семи-девяти.

Гротескно-апокалиптическая картина: бетонированная площадка пустыря, где ржавые прутья арматуры выше чахлых кустиков, среди почерневших замшелых плит – обычная девочка в розовом платье, рыжие волосы рассыпаны по плечам, огромный бант, светлые гольфы, коленки обильно смазаны зеленкой. Девочка смотрела вполне осмысленно, без страха. Словно пыталась понять, свои перед ней или чужие.

– Да ладно, по-последний раз, – трещал Рыжик. – Я к этому зверю душой прикипел…

– Тише ты! – шепнул Васильич, раскинул руки и направился к девочке: – Малышка! Как ты уцелела? Не бойся, мы нормальные, иди сюда!

Он сел на корточки, будто собрался приманивать щенка. Девочка продолжала смотреть настороженно. Или не настороженность это – равнодушие, отчужденность. Что-то, заставляющее волосы вставать дыбом, а сердце – биться чаще.

Кошкин первым сообразил, в чем дело, выбрался из ямы, с головы до ног забрызганный грязью и шикнул:

– Не вздумай к ней идти! Она из этих.