Лазоревый грех - Лорел Гамильтон Страница 108

— Я не думаю, что это была слабая попытка.

Жан-Клод глянул на меня, и я мотнула головой ему в ответ. Онграциозно отступил в сторону, потому что знал, что у меня есть план, но голосего у меня в голове шепнул:

— Будь осторожна, ma petite.

Я и собиралась быть осторожной.

Белль повернула ко мне свое заемное тело:

— Значит, ты признаешь, что это была попытка обманутьМюзетт?

— Нет, я говорю, что это не было слабо. Я дико смущалась,возбуждалась, наслаждалась и ужасалась. Оказаться в постели с Ашером — это былосовсем не так, как я думала.

— Пока что ты не солгала, — сказала она, и голосее был так сочен, будто в него можно погрузиться, лечь на землю и кататься понему, как по мягкому, теплому, удушающему ковру. Ее голос чаровал, как могличаровать голоса Ашера и Жан-Клода, но еще и пугал.

— Мы взяли Ашера в свою постель, и по европейскиммеркам мы любовники.

— По европейским меркам... — Вид у нее былнесколько недоуменный, и ее собственное лицо проявилось под лицом Мюзетт. Наэтот раз оно было как маска, ощущение чего-то большего, более опасного. Я повоспоминаниям Жан-Клода знала, что Белль по размеру ненамного больше Мюзетт, норазмер — это не главная характеристика Белль. — Я не понимаю, что значит«по европейским меркам».

Жан-Клод ответил:

— У американцев есть весьма своеобразная концепция, чтолишь сношение между мужчиной и женщиной действительно является сексом. Всеостальное не считается.

— Я ощущаю, что это правда, но мне трудно себепредставить такую точку зрения.

— Мне тоже, и все же это правда. — И снова этогалльское пожатие плеч.

Я еще добавила:

— То, что учуяла Мюзетт, не было ложью — это были моипереживания насчет того, что у нас с Ашером не произошло того, что нужно. Номожешь мне поверить, мы лежали в постели голые и мокрые.

Она обернулась ко мне этим незнакомым полулицом. Оно бынаводило больше страха, если бы не было окружено белокурыми кудряшками Мюзетт.Вид Ширли Темпл Белль никак не шел.

— Я тебе верю, но, по твоему собственному признанию, выне любовники, то есть не любовники по твоим меркам. Таким образом, Ашер мой.

— Тебе же безразлична правда, я и забыла.

Медово-золотые глаза прищурились на меня:

— Ты ничего не забыла, малышка. Ты меня не знаешь.

— У меня есть воспоминания Жан-Клода, хоть иотрывочные. Их хватает. Мне бы следовало по ним понять, что правда в разговорес тобой бесполезна.

Она пошла ко мне и на ходу будто накладывалась на телоМюзетт. Теперь это было не только лицо, но и платье темно-золотого цвета, болеедлинные руки и бледные кисти с медного цвета ногтями. Она шла, как обернувшийтело Мюзетт призрак, сквозь который проглядывала оставшаяся внутри женщина.Иллюзия не была полной — Белль Морт здесь не было, — но почти полной, иэто нервировало.

Жан-Клод встал так, чтобы прикоснуться ко мне сзади, когдаБелль Морт подошла и встала передо мной. Я отклонилась к нему, потому что онамне поставила первую метку, и это даже без физического контакта. Мне пришлосьподавить желание обернуться руками Жан-Клода, как щитом.

Белль стояла так близко, что подол пышных юбок Мюзеттзадевал мои ноги. Призрачное платье Белль будто стекало мне на туфли, щекоталолодыжки. Я не могла дышать.

Жан-Клод отодвинулся вместе со мной за пределы круга этойползучей силы. Я крепко обернула себя его руками — хрен с ним, я боюсь.

— Если правда на меня не действует, то что действует,ma petite?

Я смогла заговорить. Голос был с придыханием, испуганный, нотут уж я ничего не могла поделать.

— Я ma petite Жан-Клода и больше ничья.

— Но все, что принадлежит ему, — мое. И ты моя mapetite.

Я решила не спорить сейчас на эту тему — есть более важныеспоры, которые мне необходимо выиграть.

— Ты спрашиваешь, что действует на тебя, если недействует правда?

— Oui, ma petite, я спросила тебя об этом.

— Секс или власть, — ответила я. — И то, идругое на тебя действует. Ты предпочитаешь получить и то, и другое, когдавозможно.

— Ты мне предлагаешь секс? — мурлыкнула она, и отэтого звука меня передернуло. Я прижалась сильнее к Жан-Клоду. Не хотелось мнеиграть с Белль никоим образом.

— Нет, — едва прошептала я.

Она потянулась ко мне — изящная белая ладонь с темно-медныминогтями и угадывающаяся рука Мюзетт под ней, будто кисть Белль была какой-тометафизической перчаткой.

Жан-Клод снова отодвинулся вместе со мной на долю долидюйма, и длинные ногти на волосок не дотянулись до моей щеки.

Белль посмотрела на него. Ее длинные черные волосызашевелились вдоль тела, будто ветер задул. Но ветра не было, это была ее сила.

— Ты боишься, что одним прикосновением я заберу ее утебя?

— Нет, — ответил Жан-Клод. — Но я знаю, чтоможет сделать твое прикосновение, Белль Морт, и не думаю, что Аните онопонравится.

Он назвал меня настоящим именем, чего почти никогда неделал. Быть может, потому что Белль назвала меня моим прозвищем, он не стал егопроизносить.

От ее гнева загорелся перед нами воздух, будто настоящимогнем, отбирая кислород у легких, не давая дышать, разве что если вдохнуть влегкие жар. Тогда они обгорят, и ты умрешь.

Тот же жар наполнил ее слова до такой степени, что я бы неудивилась, если бы они загорелись в воздухе.

— Разве я спрашивала, хочет ли она моего прикосновения?

— Нет, — ответил Жан-Клод совершенно безжизненнымголосом, и я ощутила, как он уходит в себя, пусть даже руки его меня обнимают,но он уходит в ту тишину, куда прячется от всего. Я увидела мельком этот уголоктишины, и там было даже безмолвнее, чем в колодце, куда ухожу я, когда убиваю.Здесь даже не было белого шума — только безмолвие.

Пустота наполнилась запахом роз — сладким, таким сладким,что он заволакивал и душил. Я стала ловить ртом воздух, но ощущала только запахроз. Жан-Клод подхватил меня, чтобы я не упала. Аромат роз забивал ноздри, рот,горло. Невозможно было глотать, невозможно было дышать. Я бы вскрикнула, новоздуха не было.

Я услышала крик Жан-Клода «Прекрати!» и смех Белль. Даже вмоем полузадушенном состоянии этот смех гладил тело, как опытная рука.

Меня схватила чья-то рука, и вдох прорвался в горло,прорвался через силу Белль. И снова-таки если бы этого воздуху хватило, я бывскрикнула. Надо мной парило лицо Мики. И его рука была в моей.

— Non, mon chat, ты мой, как и она.