Зубы дракона - Александр Прозоров

Розовый туман подернулся паутинкой трещин, разорвавших его на ровные, аккуратные ромбики — и стал медленно раздвигаться. Ромбики плавно вытягивались в длину, превращаясь в прямоугольники, выпячивались, желтели, пока внезапно не оказались обычными валунами стен. Две высокие, изъеденные водой и ветром, поросшие седым мхом желтые стены стояли по сторонам улицы, густо усыпанной ядовито-оранжевым песком. А над стенами в ослепительно-чистое, невероятно-синее небо круто лезли темно-серые склоны горы. Где-то там, в сумасшедшей выси, чуть ли не в стратосфере, их украшала сверкающая корона снега. Радостную картинку немного портили разбросанные кое-где на хребте пятна зарослей; то ли леса, то ли кустарника. На таком расстоянии они казались просто сырой зеленой плесенью.

В воздухе висел непрерывный шелестящий гул, словно хлестала вода из разорванной трубы. Пахло свежим весенним дождем и — немножко — тухлятиной. Солнце палило с такой яростью, будто рассчитывало на тринадцатую зарплату, и кожа бессильно плавилась под жаркими лучами. Вдобавок по улице пробегали легкие вихри, подхватывали с земли крупные, тяжелые песчинки и больно стучали ими по обнаженному телу. Левая рука затекла и почти не ощущалась, жутко ныла спина, а во рту стоял солоноватый привкус крови.

«Может быть, есть смысл встать?» — всплыла в сознании до неприличия здравая мысль. Можно даже сказать, неуместная. Я всем нутром ощущал чуждость собственного тела. Вот сознание было мое, это да. Не отрицаю. Но оно пребывало само по себе, без всякой связи с бренной плотью. Я ощущал себя как бы за занавеской, за тонкой, но плотной пленкой, надежно отделяющей душу от тела.

Однако, сколько можно здесь лежать? До тех пор, пока вездесущие муравьи норы в мышцах не прогрызут? Сознание, конечно, способно обойтись без плоти. Но только в том случае, о котором думать не хотелось.

Наверное, еще немало времени могло уйти на брожение мыслей, если б не очередной мини-смерч, резко хлестнувший песком по обожженному телу. Невольно вздрогнув, я застонал, оперся руками о землю и осторожно принял сидячее положение. Вопреки ожиданию, ничего не болело. Тогда я, уже более смело, встал и решительно направился в сторону тени, заманчиво темнеющей возле одной из стен. И напрасно — босые ноги словно попали в сугроб, а тело обдало морозом. Я шарахнулся обратно на свет, посмотрел на ноги — не покрылись ли инеем? — а потом резко дохнул в тень. Пара изо рта не пошло. Значит, температура там выше плюс восьми. Сунул в тень руку. Холодно. Не веря в такую подлость здешней природы, я прошелся немного вдоль стены, выбрал благопристойное место возле покосившейся калитки из толстых трухлявых досок и сунул в тень палец ноги. Увы, рядом с калиткой тоже царила зима.

Осталось только тяжело вздохнуть. А в голове тем временем зашевелилась очередная здравая мысль: «Интересно, а почему я голый?».

Я был совершенно наг, от макушки до ступней, готовых вот-вот зажариться на раскаленном песке. И в тело по-прежнему били, точно маленькие пули, оранжевые песчинки, и солнце норовило сгрызть кожу на плечах до костей. А главное — я никак не мог понять, где нахожусь.

Высокие стены из крупных желтых валунов вдоль улицы, монументальные двухэтажные дома с — провалившимися крышами, узкими окнами без рам и рваными дырами в стенах. По одну сторону улицы короткие тупички упирались в гору: мертвые дома цепко вскарабкались на высоту в пять-шесть этажей, держась стенами за склон. По другую сторону — коробки остовов виднелись на сотни метров, вместе с густо-зелеными шатрами деревьев возвышаясь над гребнями стен. Дальше, за ними, парился в полуденном зное склон другой горы. А впереди, там, куда уходила пустынная улица, отвесная горная стена пряталась за дымкой тумана. Я оглянулся. Позади также высился монументальный скалистый отрог с зеленоватой сверкающей шапкой. Высокий. Итак, я был в долине. В горной долине, окруженной непроходимыми высоченными кряжами. Вот так сюрприз!

«Амнезия…», — забрела в сознание очередная «мудрая» мысль. Потеря памяти. Потому как в памяти я был Игорем Сомовым, водителем давно списанного медицинского «Рафика» в доме для престарелых на Звенигородской улице. Воспоминания о слякотном осеннем Питере для этой деревеньки явно не годились. Или, может быть, меня перебросило во времени? Нет, это бред еще больший. Горы вокруг Петербурга никогда не водились и пока не собираются.

Так что же делать? Правая рука без всякого влияния разума скользнула вперед и прикрыла ладонью от возможных опасностей величайшую ценность организма, болтающуюся внизу живота. Из губ вырвался тяжкий стон. И весь этот телесно-духовный разброд мне наконец надоел. Я шагнул в тень и прижался к ледяной стене, дыша морозным воздухом, пропитываясь зимним холодом насквозь, до самого мозга костей, а потом, когда кожа ощетинилась мурашками, а зубы стали выбивать походный марш, выдвинулся обратно на раскаленный свет. Содрогнувшись под двумя тепловыми ударами, распустившиеся детали организма съежились и разбежались по местам. Сердце застучало четко и ровно, легкие до самых глубин наполнились свежим влажным воздухом, мозги прочистились и заработали четко и внятно.

Итак, где я? Заброшенная горная деревушка. Войны здесь не было — при попадании снарядов содержимое домов обычно выбрасывает наружу, а здесь крыши везде провалились вовнутрь. К тому же нет следов пожаров.

Вывод — поселок умер своей смертью. Брошенный людьми, он медленно разлагается сам по себе, и скоро останется только скелет из каменных ребер и позвонков.

Что делать? Искать людей. Такой большой поселок — тысячи на три народу — не может быть брошен сразу всеми. Наверняка где-то ютится пара старичков-пенсионеров, не пожелавших бросить родные места на старости лет, бродит какой-нибудь полусумасшедший краевед-любитель, растягивает шкурки привыкший к одиночеству охотник. Не может быть иначе. Они выведут на дорогу, укажут ближайший транспорт. А если повезет, то и телефон найдется. Вполне могли сюда связь провести, пока население еще не разбежалось.

Вопрос последний: как заставить правую ладонь покинуть боевой пост? Сила воли с ней справиться не может.

Ответ: заглянуть в любой из брошенных домов и найти какую-нибудь подходящую по размерам тряпку. Хоть с огородного пугала снять. А то, чего доброго, туземцы нудистского наряда спужаются, за психа примут. Попробуй потом с ними контакт наладить!

С этим благим порывом я и взялся за покосившуюся калитку. Древесина опала пылью, словно пепел с сигареты, улетела в сторону легким облаком. И я понял, как здорово влип…

За калиткой лежал скелет. Сияющие белизной до боли в глазах косточки, одна нога чуть изогнута в колене, рука вскинута к подбородку. Нижняя челюсть отпала вниз, демонстрируя ровные, здоровые зубы.

Зубы. Я пришел сюда, чтобы вылечить зубы, — не к месту всплыло в мозгу. Я попятился и обессиленно сел у стены.