Ретранслятор - Владислав Жеребьев

Сейчас, кажется, что и не было никогда нормальной жизни. Центральное отопление, электричество, музыка из наушников, когда ты шагаешь на работу, или громогласные вопли из динамиков автомобильной магнитолы, пока выкручиваешь руль по бесконечным виадукам городских шоссе. Неоспоримые преимущества современной жизни. Все это стало достоянием привилегированных, отчаянных или просто откровенных негодяев, сосредоточивших в своих руках осколки цивилизации, некогда могучей и процветающей. Когда наступил конец, никто так и не понял. А чуть погодя, когда пришло мое время присоединиться к выжившим и я осознал, во что же превратился мир, то долго не хотел верить в наступившую деградацию и ненависть, борьбу за кусок хлеба и пару батареек для фонарика.

Сейчас проще. Я сижу в уютном кабинете, протянув усталые ноги к камину и наблюдая, как языки пламени гуляют по углям, отбрасывая на стены странные тени, смакую трофейный виски. Вокруг нашего поселка непреодолимая преграда из бетонных стен, зенитных установок и постоянно дежурящих по периметру пиров, вольтов и других псиоников. У нас запасы хлеба и консервов на тридцать лет вперед. Но главное — репутация, против которой не попрешь, и цель, к которой мы все идем. Иду, конечно, только я, а остальные плывут по течению и, не жалуясь на судьбу, служат истинной цели. Под этими стенами в свое время погибло немало народу. Простые смертные и ретрансляторы, банды, желавшие поживиться за наш счет, и, дикие, выбравшиеся из подземки или бог весть как добравшиеся из зон закрытых городов. Кого-то мы принимали, считая полезными общине, кому-то давали от ворот поворот, и они, голодные и озлобленные, пытались прорваться силой. Только удача была на нашей стороне.

Но основным сдерживающим фактором являлся ваш покорный слуга. Я — Андрей, бывший инженер силовых установок поточного типа, класса «Барракуда», детища НИИ «Алмаз». Мне тридцать пять лет и я — ретранслятор. Моя сила в силе других. Похожих на меня в нашем забытом богом мире единицы. И чем сильнее противник, преградивший мне путь, тем быстрее его смерть.

Началось же все в том самом спокойном мире. Я ехал на мотоцикле и попал в аварию. Миг, боль, свет — и вот я уже не я.

Надоело всё. Тупость чиновников из Москвы, придумывающих причины для отсрочки реализации проекта, скудное финансирование, львиная доля которого оседала в карманах чинуш, и когда деньги наконец появлялись на расчетном счете, до нас доходили сущие крохи. Надоела наглая глупость моего шефа, мнящего себя если не великим ученым, то одним из блестящих умов современности. Вообще никогда не мог понять, почему именно полковника Мартова поставили во главе нашего исследовательского центра, да и откуда он, человек насквозь военный и к науке отношения не имеющий, появился, тоже было не понятно, необходимых знаний и умений у него не было, но если в армейских условиях он мог показать себя как опытный воин и умелый командир, то в нашей полугражданской среде ученых, инженеров и техников, особо не жалующих дисциплину, он не прижился сразу.

Вот и сегодня, когда я дописал последний отчет по установке, он вызвал меня к себе в кабинет, и, метко брызжа слюной, устроил разнос за якобы мою ошибку с резервными элементами питания, хотя я неоднократно подавал докладные записки об увеличении номинала и включении в цепь стабилизаторов. Ну да бог с ним. Подчиняться приходилось, ибо звание мое (капитан) было ниже, а Мартов какой-никакой, но босс, поставленный сверху, и тут уж ничего не попишешь.

Дождавшись, пока любезный начальник наорется и нарежет массу ненужных ценных указаний, большую часть из которых я благополучно пропущу мимо ушей, я кивнул и, сдерживаясь, чтобы не сунуть в эту раскрасневшуюся шишковатую морду пару горячих, заспешил сначала прочь из кабинета, затем вдоль по коридору и вниз по лестнице в лабораторию, где я обычно и проводил восемь часов жизни в сутки. С девяти до шести, с понедельника по пятницу, с перерывом на обед. Заблокировав компьютер и заперев хранилище с элементами питания, я повесил халат на спинку стула, надел куртку и, прихватив рюкзак, заторопился на выход, прочь из душного офиса. Время уже было позднее, и домой стоило поспешить. Завтра должен был начаться очередной трудный день с полевым испытанием установки на полигоне в области, на котором быть обязательно, хоть ты тресни, хоть помри, хоть теща заболей. Впрочем, если бы я помер, то Мартов наверняка счел бы эту причину уважительной, однако отправляться на тот свет я в ближайшее время не планировал.

На проходной я замешкался, роясь в карманах в поисках пропуска. Пока я производил раскопки, бдительный вахтер пенсионного возраста подозрительно посматривал на меня через плексиглас, раздумывая, уж не нарушитель ли я, и когда вожделенный кусок пластика был извлечен и приложен к считывателю, на его лице отразилось такое неподдельное разочарование, что настроение мое даже немного поднялось.

Выкатив с парковки, я захлопнул забрало шлема и, неспешно подкручивая ручку акселератора, поехал по карману. Фонари уже вовсю освещали пустынный проспект, и путь до дома казался простым и безмятежным. Добравшись до разделительной, я притормозил, опустив одну ногу на асфальт для баланса, а затем, быстро осмотревшись, выкрутил рукоять до упора. «Сузуки» подо мной взбрыкнул и рванул с места. Лето, красота, вечер. Скоро выходные, я смогу выбраться за город и на старом аэродроме испытать свою новую игрушку на полную. Я улыбнулся, поддал газа и понесся вперед… а затем вспышка боли — и тишина.

Резкий запах медикаментов, плесени и запустения. Вот что пришло мне в голову в тот самый момент, когда, открыв глаза, я уставился в облупившийся потолок. Вокруг царила полная, почти осязаемая тишина. Такая бывает на первом экзамене или в публичной библиотеке. То есть абсолютная. Ни единого постороннего звука. Немного привыкнув к освещению, я начал оглядывать помещение, в котором оказался, и быстро пришел к неутешительным выводам. Больничная палата, самая обыкновенная, с белыми простынями, графиком на стене и стальным шкафом, запертым на замок, а в нем окромя цитрамона небось и нет ничего. Имелись еще тумбочка и старенький телевизор «Рубин», подвешенный к потолку, и даже кнопка вызова медсестры, которой я тут же и поспешил воспользоваться.

Более детальный осмотр тоже ни к чему хорошему не привел. Датчики на груди и голове, катетер в вене, штука, ну там, чтоб не ходить под себя, и плотная повязка на голове. На спинке кровати нашлась моя карта с назначениями, и, с трудом дотянувшись до планшета, я с сомнением начал ее пролистывать, пытаясь разобрать невнятный почерк эскулапа.

— Так, — я закашлялся и, почувствовав неимоверную сухость во рту, попытался найти в палате графин с водой, но не нашел. С трудом дотянувшись до планшета, я понял, что подобное физическое упражнение в моем состоянии это все, на что я способен. Слабость невероятная. — Так, черепно-мозговая, автомобильная авария. Мозг не пострадал…

Дойдя до пункта с протакриловым протезом, я на секунду прикоснулся к своей многострадальной черепушке.

— Вот уж приплыли, Франкенштейн, не иначе. Интересно. И как давно я здесь?