Сокровище троллей - Ольга Голотвина

Над протоптанной в снегу тропой, что бежала берегом Тагизарны, протянула толстые ветви корявая, разлапистая, искалеченная ветрами сосна.

Распластавшись на ветке, черное чешуйчатое существо не сводило с тропы маленьких красных глазок. Когтистые лапы застыли, впившись в кору. Из приоткрытой пасти время от времени вылетал длинный, по-змеиному раздвоенный язык — и тут же прятался обратно. Казалось, только язык и был живым, а сам ящер выглядел чудовищным черным наростом на сосновой коре.

Внизу послышался скрип снега под ногами — такой легкий, что человеческое ухо не уловило бы его. Ящер не пошевелился: чуткие ноздри уже сказали ему больше, чем слух.

Скрип приближался. На тропе появился мальчик лет четырех-пяти, крепенький, кареглазый. Он шел осторожно, на каждом шагу останавливался, озирался по сторонам. В руках у малыша был игрушечный меч, выструганный кем-то старательно, с явной любовью.

Маленькие красные глаза сверху поймали ребенка, впились в него, не упуская ни одного движения.

Вот малыш остановился, разглядывая засыпанный снегом куст можжевельника. Вот медленно двинулся вперед. Вот он уже поравнялся с сосной…

Внимание мальчика привлекла кучка осыпавшегося с ветвей снега. Он быстро перевел взгляд в голую крону…

Но поздно, поздно!

Черное гибкое тело метнулось вниз. Отлетел в сторону деревянный меч. Клыкастая пасть сомкнулась на добыче — и снова разомкнулась.

— Я сссъел! — с шипением сообщил заснеженному лесу ящер.

Мальчишка, высвободившись из-под чешуйчатой лапы, поднялся на ноги и принялся варежкой стряхивать снег со штанишек.

— Ну съел и съел… а чего на весь лес орать? — сердито отозвался он. — Я тебя почти нашел!

— Не уссспел! — торжествовал ящер. — Я тебя сссъел!

— Что съел — это не спорю, — строго сказал мальчуган, — а вот если ты мне тулуп порвал, моя мама нам обоим задаст!

— Не надо задассст! — встревожился ящер и принялся тыкаться мордой в аккуратненький, добротный тулупчик — не порвал ли в самом деле?

И попался: получил пригоршню снега в приоткрытую пасть.

Такое коварство не могло остаться безнаказанным. И была схватка, и был бешеный бег друг за другом по кустам, и было кувыркание в сугробах — только снег взвивался да трещали сучья!

Наконец лихие вояки угомонились и сели рядышком на выступающий из земли корень сосны. Ящер подвернул под себя хвост, чтобы не так холодно было животу. Все-таки не одобрял он зиму.

— Теперь я буду прятаться! — потребовал мальчишка.

— Нюххом сссыщу! — гордо ответил ящер.

Мальчуган огорченно покосился на приятеля. Это да, нюх у него такой, что собаке впору от зависти сдохнуть.

— Попробую! — не устрашился трудностей упрямый мальчишка.

— Ззамерсс, — возразил его чешуйчатый друг. — Гретьсся!

— Ой, ну разочек, а?

— Просстужусс! — наотрез отказался ящер. — И Сссизый рассердитсся!

— Ой, и мама тоже! — спохватился мальчик. — С этими взрослыми никакого сладу! Так бы и держали нас все время на глазах!

— Взросслые — ужассс! — твердо согласился ящер. Порылся в памяти и выдал еще одно неприятное слово на человеческом языке: — Присссмотр!

— Присмотр, будь он неладен! Бежим домой греться, а то моя мама нам уши оборвет.

Ушей у ящера не было, но серьезностью ситуации он проникся вполне. Да и самому ему хотелось в тепло бревенчатого дома, к жару, который струится от прирученного огня.

Мальчуган подобрал свой деревянный меч, и оба малыша поспешили туда, где над кустами высилась бревенчатая ограда постоялого двора.

* * *

А в это время — тоже близ берега Тагизарны, но гораздо севернее — по лесу по-охотничьи, след в след, шел отряд троллей.

Босые ноги твердо ступали в сугробы, прочная шкура не вздрагивала от порывов ледяного ветра, заблудившегося меж стволов. На троллях были только набедренные повязки из шкур, но другой одежды великаны и не желали знать.

Зима была единственным временем года, которое радовало свирепых охотников. Именно зимой приходили они из года в год сюда, на берег большой реки. И уходили прочь, когда солнце становилось хищным и убивало снег…

Старый Хырр, идущий в середине цепочки, сказал негромко:

— Раньше здесь было лучше. Больше добычи. Меньше людей.

Все промолчали. Старый Хырр, хранитель мудрости племени, говорил мало, но каждое слово его полагалось разгрызать в тишине, как мозговую кость.

Только замыкающая цепочку молодая охотница Агш, первая задира племени, крутанула над головой дубину, сделанную из вырванного с корнем дерева, и дерзко отозвалась:

— Люди — добыча!

Старый Хырр даже не повернул голову к наглой самочке, не родившей еще ни одного детеныша, и тихо промолвил:

— Люди — опасная добыча.

Агш злобно передернула плечами — так, что отвислые груди мотнулись из стороны в сторону. И хотела огрызнуться: мол, опасная добыча — самая вкусная, а старики всегда говорят, что раньше было лучше. Как и все самки, Агш болтала слишком много.

Но охотницу остановило короткое горловое ворчание, которое издал идущий впереди тролль.

Цепочка распалась. Охотники бесшумно рассыпались среди поредевших стволов.

Стук железа по дереву. Человечий запах. Голоса.

Лес расступился, открыв скованную льдом реку. Лишь на середине ее гордо и непокорно чернела быстрина — не поддавалась морозу, не прятала мощные, упругие струи.

Но тролли смотрели не на реку.

Вдоль берега шли люди. Шли бесконечным потоком, таким же могучим, как река. У всех было оружие. Медленно выступали лошади, тащившие тяжело нагруженные сани.

Тролли любили конину еще больше, чем человечину. Но сейчас, прильнув к узловатым древесным стволам, они даже не пытались напасть на шагающее мимо мясо.