Мефодий Буслаев. Лед и пламя Тартара - Дмитрий Емец

Кто не умеет получать радость от малого – тогоне удовольствуешь и многим.

«Книга Света»

Май, май! Какое хорошее слово! Пусть не такоемногообещающее и дразнящее, как март. Не такое пружинящее надеждами, какапрель. Май – это нечто уже свершившееся. То, что было пульсирующими древеснымисоками, прорвалось в листья. В гнездах – птенцы. Мартовские котята, этотсгусток абсолютной любви, пищат в коробках. Скатанный в трубку холст жизни спешитразвернуться во всю ширь.

И тут в мае, где-то в середине – в двадцатыхчислах, неожиданно наступает момент, когда природа на несколько дней замирает.Время останавливается. Все притихает и словно задумывается, а надо ли срыватьсяв лето? За летом неминуемо наступит осень, за осенью – зима. Стоит ли спешить?Не лучше ли повременить здесь и сейчас, в цветущем мае и остановить мгновение,пока оно прекрасно? Следует ли гнать лошадей, нахлестывая их по взмыленнымспинам? Куда гнать? Зачем? Не лучше ли предаться неге и покою? Блаженная,сонливая, радостная тишина опускается на город. Даже комиссионеры с суккубами ите затихают, перестают мельтешить и злобствовать, понимая, что не их сейчасдни. Нечего ловить, некого подсиживать.

И вот в эти благостные числа мая Дафна иМефодий сидели на плоской крыше многоэтажного дома недалеко от Чистых прудов.Вдвоем. Стальные полосы, приваренные изнутри к двери, давали стопроцентнуюгарантию, что их не потревожат. Полосы Мефодий приварил взглядом, не используяни перстня, ни силы дарха. Невероятно для мага и почти невероятно для стража.

Теперь Мефу было уже пятнадцать лет, дажепятнадцать с хвостиком. Он сильно рванул вперед. Научился, хотя и не всегда,контролировать свою силу. Годы напряженных занятий и ежедневные понукания рунышколяра принесли результат.

Сидеть так, на прогретой крыше, было приятно.Свежеиспеченное блинное солнце надувало щеки, щедро исторгая жар. Оно былопохоже на купчиху и, стыдясь своего пышущего кустодиевского здоровья, стыдливонатягивало на нос белые ватные одеяла облаков. «А то еще сглазят! Ну вас всех!»– думало оно.

Босая Даф радостно шевелила пальцами ног.Какое все-таки удовольствие сбросить туфли, когда есть такая возможность! Дафналюбовалась небом. Ее голова лежала на коленях у Мефодия. Меф то и делонаклонялся, чтобы поцеловать ее. Даф, мешая ему, надувала щеки.

– Тебя что, совсем не занимает природа? –дразнила она.

– В данный момент нет, – отвечал Меф.

– Эй, наследник темной конторы, ты закрываешьмне солнце! Брысь, Македонский, отойди от бочки!

– Ты что, Диоген?

– Нет. Просто я соскучилась по свету. Зимойсолнца не было. Так, какое-то издевательство на заданную тему!

– Слушай, а глаза у тебя не болят? Неслезятся? – спросил вдруг Меф.

– А почему они должны болеть? – не понялаДафна.

– Ну как! Ты смотришь на солнце, не щурясь. Ябы так не смог.

Даф поняла и засмеялась.

– Ты что, не знал? Это свойство всех светлыхстражей.

Ветер унес последние клочки облаков. Теперьсолнце сверкало на обшитых новой жестью бортах, по которым, задрав хвост и брезгливопоглядывая вниз, прогуливался Депресняк. Вид у кота был меланхолический. Март иапрель он провел насыщенно. У него стало на семьдесят котят и на четыре шрамабольше. Впрочем, как мужчину шрамы Депресняка только украсили. Да и вообще,говоря объективно, в плане внешнего вида Депресняку мог повредить тольковыстрел из танкового орудия с очень близкого расстояния. Все остальное толькоприбавило бы ему шарма.

Пахло смолой, которой обычно покрывают крыши,расплавляя ее гудящими горелками. Меф отколупнул кусок смолы, рассмотрел,хмыкнул, скатал в шарик и осторожно попробовал на зуб.

– Жвачка для семейных бережливых людей. Дешевои сердито. Раздается бесплатно, упаковками по сорок метров. Не хочешьпопробовать?

Даф отказалась. Меф не стал настаивать.

– И правильно. Между нами, дряньстрашенная, – одобрил он.

– Ты уверен, что она неядовита?

Меф дернул плечом.

– А шут ее знает! Статистика не ведется. Хотяко мне сейчас ни одна зараза не пристанет. Я слишком счастлив.

Даф поспешно зажала ему рот.

– Тшш! Молчи! Это и плохо, чтосчастлив! – воскликнула она.

– Почему? – удивился Меф.

– Ни одно эгоистическое счастье не можетпродлиться долго, если оно полное. Счастье – это пиковое состояние. Все равночто стоять на вершине горы, на площадке шириной в ладонь. Долго не простоишь,ветер сорвет.

Меф задумался. Рассуждения Даф ему ненравились. Для него они были слишком фатальными и заумными. И любят же этидевушки все усложнять!

– Ну и что ты предлагаешь? – спросил он.

Даф замотала головой.

– Говорить не буду. Лучше напишу.

Она нашла гвоздь и нацарапала что-то наразогретой смоле. Почерк у нее был немного угловатый с высокими, узкимибуквами.

«Единственное условие для счастья – не желатьего для себя лично. Счастье в самоограничении», – прочитал Меф и, хмыкнув,заметил:

– Ты рассуждаешь почти как валькирия.

– Ничего удивительного. Валькирии тоже служатсвету.

– А если я все же хочу немного личногосчастья? Вот так вот просто хочу и все?

Даф вновь взяла в руки гвоздь.

«Любое личное счастье стоит воспринимать какподарок судьбы», – дописала она.

– А почему не вслух? – спросил Меф, синтересом следя за движениями гвоздя.

«Всякое слово, высказанное вслух, теряет силу.Будь трепетен и осторожен».

К концу этой фразы Дафна устала царапатьгвоздем, и ей волей-неволей пришлось перейти на слова.

– Главное: не желать чего-то слишком сильно.Там, где человек перегорает, он выбивается из сил. Ровное спокойное горение –вот то, что приносит результат. Ожидать надо спокойно, сохраняя внутренний жар.Радость – это состояние света и покоя, а не буйства.

Меф встал, потянулся. Весенние силы распиралиего.

– А слабо хотеть – вообще ничего не получишь.Я люблю искры и вспышки. Чтобы все падало и взрывалось.

Он подбежал к краю крыши и, повинуясь порыву,встал на руки. Согнутые в коленях ноги повисли над бездной.

– Вот как я тебя люблю! Эй вы, мрак и свет,слушайте! Слушайте, старые мудрецы, высохшие над книгами! Слушайте и смотрите,как я люблю Дафну!