Горячая весна 2015-го - Михаил Луговой

Настроение было тревожное, но праздничное. С серого неба сыпался легкий снежок. Волна холодов накрыла город впервые этой осенью, заставляя поеживаться тех, кто не успел утеплиться в соответствии с погодой. На Пушкинской площади, однако, вопреки погоде, страсти накалялись.

Тверскую перегораживала плотная цепь омоновцев со щитами. На их воротниках и шлемах виднелись белые пятна снега. За строем угадывались серые громады двух водометных машин. Милицейский полковник говорил в мегафон. Странным капризом ветра почти у каждого его слова пропадало начало, и слова бились, эхом отдаваясь от домов.

– …ждане! …асходитесь! …тинг… …споряжением …оличного …вительства не разрешен! …аше …ствие незаконно!

Те, к кому это было обращено, на его слова никак не реагировали. Толпа медленно, но неуклонно надвигалась. Впереди цепочка крепких молодых людей с красными нарукавными повязками, за ними знаменосец с темно-красным, с золотой бахромой знаменем. Потом плотная группа молодежи, несущая длинный, шириной с половину улицы, плакат: «Рогова – вон!» За их спинами двигался «бычок» с желтой кабиной и тарелками репродуктора. Оттуда, забивая милицейский мегафон, гремело:

Солнце не сожжет, вьюга не застудит.

Русские идут – будет светел день!

Русские идут – было так и будет.

Люди, с нами Бог! Отринем тень!

А за грузовиком валила решительная толпа, ощетинившаяся вперемешку красными, с серпом и молотом флагами и трехцветными, черно-желто-белыми, знаменами. Плакат с надписью «Даешь перевыборы!» лихо выгнулся под ветровым потоком. Сверху на демонстрантов сумрачно взирал памятник Пушкину.

Василий Царев поднял камеру и снял широкую панораму, захватив и щитовой строй ОМОНа, и демонстрантов, закончил крупным планом знаменосца.

– Васька, здоро́во! – Удар сзади по плечу едва не заставил его упасть. – C днюхой тебя!

Конечно, это был его одноклассник Лешка Терентьев, приятный юноша метр восемьдесят в высоту и почти столько же в поперечнике, носивший за выдающиеся габариты вполне логичное прозвище Муха. А из-за его значительной фигуры уже выдвигались Олег и Ольга Пашутины. Очки Олега воинственно блестели, а на груди Ольги трепетала под ветром приколотая булавкой алая ленточка.

– Здорово, ровесник Октября! Дай я тебя чмокну!

Ольга поцеловала подставившего щеку Василия, пока Олег тряс его руку, а Терентьев сверху предлагал немедленно начать тянуть за уши.

– Ладно, хватит нежностей, – пресек взаимные приветствия Олег. – Много наснимал, Вась?

– Минут пятнадцать всего. Тихо тут… Что там было-то у вас? – Василий махнул рукой в сторону Белорусского вокзала, откуда надвигалась демонстрация.

– Да фигня, менты у Маяковки улицу перекрыли. Больше для проформы, мы прошли и не заметили. Вот здесь, чувствую, будет дело. Сейчас народ подтянется – и понесется!

Демонстранты, не доходя до ОМОНа, притормозили, ожидая основную массу народа, неспешно подкатывающуюся к Пушкинской площади. Выстроившиеся над туннелем к Страстному бульвару телеоператоры оживились.

Корреспондент, молодой парень с крючковатым носом и маслянистыми глазами, только что записавший свой синхрон на фоне «бычка» с радиоустановкой, сказал несколько слов оператору и подошел к ребятам.

– Здравствуйте. Дмитрий Голдберг, телекомпания CNN. Молодые люди, я вижу на вас революционную символику. Не согласились бы вы ответить на несколько вопросов, в камеру, конечно? – Его русский был безупречным, разве что подчеркнуто правильным.

– Мы готовы. – Олег нашелся первым.

– Скажите, поддерживаете ли вы требования митингующих о признании президентских выборов в России недействительными?

– Да, конечно, – Олег важно поправил очки, – полностью поддерживаем. Мы считаем, что президент Рогов пришел к власти при помощи крайне сомнительных методов и не может дальше оставаться на своем посту, так как его деятельность противоречит жизненным интересам России.

– А каким именно интересам России противоречит деятельность президента?

– Он потворствует империализму! – пробасил Муха со своих ста восьмидесяти и, покосившись на «звезды и полосы» на рукаве репортера, добавил: – Американскому.

– А что именно вы считаете империализмом?

– Как это что? – вылез вперед Василий. – А американские базы в Польше? Радары в Чехии? Нацисты в Прибалтике относятся к русскому населению как к людям второго сорта, а вы, американцы, их защищаете! Вы снова вооружаете грузин! Имейте в виду, мы, русские, долго запрягаем, но быстро ездим. И нам до смерти надоело то, что американцы и всякие их польские марионетки относятся к нашим законным интересам без уважения! Помните, сейчас не девяностые, когда мы были слабы, а вы делали с нами все что хотели! Берегитесь!

– Спасибо. – Корреспондент опустил микрофон и отошел от ребят.

– По-моему, ты его напугал, – заметила Ольга, исподлобья глядя в спину журналисту. – «Берегитесь!» Надо же. Прямо Бисмарк.

– А чего он… – буркнул Василий.

Его слова потонули в треске и грохоте. На правом фланге цепочка ОМОНа разомкнулась, и из-за нее начали выбегать солдаты в касках поверх ушанок. В отличие от прозрачных омоновских, их щиты были металлическими, с рядами круглых отверстий по верхнему краю. Они быстро выстроились четырехугольником и слитно застучали по щитам дубинками. Операторы немедленно навели на них объективы.

– Васька, готовь камеру! – сказал Олег и снова поправил очки на переносице. – Сейчас начнется.