Эфиррия - Василина Лебедева

— «Трэл Хэксон, я прошу руки вашей дочери», — торжественно произнёс Сигвальд, и у стоящей в дверях Мидис сердечко пропустило удар. Девушка замерла, затаив дыхание, не веря в своё счастье. Отец Мидис не был удивлён. Он перевёл взгляд на замершую дочь, отмечая, как у его малышки по щекам скользнули слезинки, как в её глазах светится любовь и улыбнулся. «Я даю вам своё благословение трэл Сигвальд», — ответил пожилой мужчина.

Эвелина с улыбкой обвела взглядом своих слушателей и продолжила читать:

— И через декаду, в яркий, солнечный день, в храме Благостых Отца и Матери у алтаря стояли Мидис и Сигвальд. Произнеся клятву верности, молодой мужчина повернулся к любимой, снял покров с её головы и, прошептав: «Люблю тебя», — подарил ей поцелуй.

Услышав дружный вздох, Эвелина подняла голову, закрывая книгу. С улыбкой посмотрела на сверкающих глазками девчонок и скривившихся мальчишек, но по тому, как абсолютно все слушали, затаив дыхание, было понятно — сказание понравилось.

— А сейчас, молодые люди, — девушка поднялась и оправила подол длинного платья: — расходимся по комнатам. Прислужники скоро позовут всех к ужину.

— Трэя Эвелин, — девочка в розовом платьице преградила дорогу девушке: — а завтра? Завтра вы почитаете нам?

— Обязательно, Бекки, — пообещала, улыбаясь, Эвелина и, попрощавшись с ребятнёй, быстрым шагом покинула гостиную.

Витая в своих мыслях и сладко щурясь от предвкушения, Эвелина лёгким шагом пересекла коридоры реабилитационного крыла, свернула в служебный корпус и замерла у двери рекреационных апартаментов.

В подобных комнатах медицинский персонал мог передохнуть, перекусить, восстанавливая силы, ну и конечно освободиться от излишков мёртвого эфира Бездны.

Эвелина тихонько приоткрыла дверь и тут же раздражённо поморщилась, услышав женский смех и беззаботное щебетание.

«Опять сплетничают! Нет, чтобы с детьми позаниматься, почитать им, отвлечь беседами!» Мотнула головой, вспоминая предстоящую вечером встречу и вошла в рекреационную.

Не обращая внимания на повисшую тишину, нарушаемую позвякиванием тонкого фарфора чашек, мазнула взглядом по столу у окна, за которым сидели четыре женщины. Её коллеги по целительству и незнакомка, которая, не скрывая любопытства, нагло рассматривала Эвелину.

С трудом сдержав вспышку раздражения, девушка прошла к своему шкафчику, развязывая пояс форменного фартука. Сложив его в специальную корзину, только после этого обронила, не поворачиваясь к женщинам:

— Трэл Альмод собирался на обход, — сняла белоснежный чепец, отправляя его вслед за фартуком. — Будет недоволен вашим опозданием.

— А ты отчего не спешишь? — услышала насмешливое за спиной. Эвелина прекрасно знала — над ней посмеивались за её рвение и трудолюбие. Сначала тяжело переживала пренебрежительное отношение коллег, сменившееся завистью, злобой, а потом ей стало всё равно.

— А я на сегодня закончила, — Эвелина с улыбкой перекинула на грудь толстую косу, устремляясь к ростовому зеркалу, стоявшему у противоположной стены.

— С чего бы это? У тебя обход вечерний, — с недоумением отозвалась коллега.

Девушка убрала за уши выбившиеся прядки волос и, поправив платье, уже на выходе ответила:

— Трэл Альмод меня освободил. Сегодня он дежурит и оставит кого-то из вас. Всего доброго, — кивнула, не скрывая насмешки, и выпорхнула из кабинета.

Стоило двери закрыться за её спиной, как дамы прошипев ругательства, многозначительно переглянулись. Та, что была незнакома Эвелине, разочарованно скривилась:

— И это она?

— Она, она. Я же тебе говорила — мышь серая! — фыркнула одна из женщин.

— И правда — ничего особенного. И что Кристэн в ней нашёл?

— Но волосы у неё шикарные, — вступила в обсуждение ещё одна дама.

— Да и глаза, — вздохнула четвёртая и тут же, бросив взгляд на закрытую дверь, возмущённым голосом спросила: — Вы замечали, как она заигрывает со всеми целителями? Заметили, как Альмод растекается перед этой выскочкой?

— Да все заметили. А эта глянь-ка, нос кверху задерёт и ходит. А у самой-то дара на единичку только! Зато гонору, гонору! Если б не подфартило, да и не выскочила она замуж за…

— Хватит! — оборвала одна из дам, отставляя чашку и поднимаясь: — Пошли, не то Альмод опять дежурство добавит, если опоздаем.

А Эвелина в это время бежала по коридорам реабилитационного центра.

Она не шла, она летела. Предвкушение пьянило, заставляло сердце биться чаще, а губы то и дело расплываться в счастливой улыбке. Выпорхнув на крыльцо, девушка замерла на миг, запрокинув голову. Чистая лазурь неба с редкими росчерками перьевых облаков радовала глаз, как и тёплый, ласкающий ветерок, играющий с подолом длинного платья.

Сбежав по ступенькам, девушка легкой поступью помчалась по дорожке, петляющей среди великанов деревьев к воротам парка, в сердцевине которого скрывался реабилитационный центр. Золочёные створки распахнулись и на Эвелину обрушились звуки города. Отдалённый смех, гудки мчавшихся по дороге эфиркатов, выкрики зазывал и разносчиков газет. В другое время она бы с удовольствием прошлась, но не в этот день.

Подбежав к информационному столбу, качнула висящую на замысловатом крючке сферу, в которой заклубился серый туман. Когда в дымке сверкнула крохотная молния, назвала адрес:

— Центр Ингвальда.

Искорка, вспыхнув, исчезла, давая знать, что вызов принят, а девушка с улыбкой отошла к ограде. Чуть наклонив голову вбок, она рассматривала спешащих по другой стороне дороги прохожих, обернувшись, посмотрела на закрытые ворота, за которыми высокой стеной высились деревья.

Эвелина любила этот центр. Попала в него по распределению на последнем курсе академии. Отработала практику и была безумно рада приглашению в штат. Каждый день с улыбкой спешила на работу, искренне веря, что не только целительством можно помочь маленьким пациентам, но и одаривая их душевным теплом. Высокая ограда хорошо защищала центр, но не от людей с дурными намерениями, а от шума обычного мира, создавая тем, кто проходил в нём лечение иллюзию уединённости.

Вздрогнув от звука клаксона, подплывшего эфирката, вскочила на подножку, устраиваясь в удобном салоне, указывая висящей сбоку путеводной сфере нужный адрес.

Эфиркат мягко качнулся на туманной подушке и понёсся по дороге.