Капитанская дочка для пирата - Мирослава Адьяр

Море тихонько играет лазоревыми отблесками, бьется о борт корабля, прыгает солеными брызгами в протянутую ладонь. Я вдыхаю полной грудью и, откидывая со лба прилипший локон, всматриваюсь вдаль. Северный ветер скользит по щекам и нагоняет странный трепет.

– Ты вооружена, Ария? – неожиданно резко говорит отец и все так же неотрывно смотрит на горизонт.

Я непонимающе приподнимаю бровь и пытаюсь словить его взгляд.

– Всегда, – кладу руку на пояс и нащупываю рукоять кинжала.

– Мы в этих водах не одни.

Кольдэ Вельди кажется статуей, что попала на борт по ошибке. Отец смотрит вперед устало, а в глубине его зрачков плещется другое море. Темнее и глубже того, что бьется за бортом. Рыжие волосы, стянутые на затылке в тугой хвост, давно посеребрила седина. Сухощавый и прямой, как жердь.

Я протягиваю руку и сжимаю его пальцы. Мягко поглаживаю ладонь, надеясь принести папе хотя бы крупицу былого покоя и смотрю с ним в одну сторону.

Морская бесконечность на мили вокруг, ни одного кусочка суши. Так и должно быть: до ближайшего порта еще три дня хода. Прижимаю руку к груди, а сердце бьется в ладонь, как испуганная пичужка. Знаю, что на суше меня ждет!

Отец немолод, давно пора его большое сокровище передать кому-то другому, но все не складывалось. Он его от моего деда получил в семнадцать! Клятву дал, кровь пролил, связав себя навеки вечные с проклятой картой. Страшно брать на себя такой груз. Неспокойно на душе, и тело не слушается, будто меня связывают по рукам и ногам.

Мне же уже двадцать два стукнуло. Папа тянул, ждал подходящего момента, но откладывать дальше некуда: он сдал за последний год. Долг перед богиней, накручивая жилы на костлявый палец, стискивает мое сердце невидимыми когтями. Пора забрать это бремя у отца. Я давно готова.

Над головой скрипят балки и шуршат паруса. Нос щекочет запах соли и свежего северного ветра. Новый порыв дергает край простой рубахи, что обнимает меня прохладными объятиями.

Северные ветра – знак тревоги и дурных вестей. Морщусь и смотрю на отца. Мне неспокойно, даже больно в груди от тревоги.

Замираю, поймав взглядом черную точку на горизонте.

Она растет, расплывается. Стремительно несется вперед, разрезает воду чернильной иглой-кинжалом. Я щурюсь, пытаюсь рассмотреть и отскакиваю назад, будто под ногами свернулся клубок ядовитых змей.

Корабль. Угольно-черный, блестящий от морской влаги.

Корабль, что плывет против ветра без парусов.

Скорость шокирует, не оторвемся! Наше корыто успевает развернуться правым бортом, когда черная тень на волнах становится четкой, как гравюра в моей каюте. Нос вражеского корабля рассекает волны, будто нож масло. Я цепляюсь холодными пальцами в пояс, нащупываю кожаный чехол, веду вдоль завитков и тисненных листиков. Пора достать оружие, но я медлю.

Вдруг оторвемся, вдруг поможет нам Великая Ишис.

Но когда папа спешит на мостик и отдает команды морякам сиплым ослабевшим голосом, я понимаю, что время настало.

Металл кинжала приятно ложится в ладонь. Только бы отцу не стало хуже, а постоять за себя я всегда сумею.

Тросы трепыхаются, гудят и натягиваются над головой. Крики чаек, что поселились на мачте, замолкают, и от критического крена корабля птицы срываются прочь. Как крысы бегут с тонущего судна. Не приведи Ишис! Ветер играет на руку противнику, кружит и рвет плотную ткань парусов, замедляя наш ход.

«Искра» кричит надписью борт чужого корабля, когда тот делает вираж и осыпает холодными брызгами нашу старушку «Черную ласточку». Осадка у врага слабая, кажется, что он вот-вот воспарит над водой. Я вижу черные провалы в броне, и внутри все холодеет.

Боевой!

Через ускользающий сквозь пальцы миг гремит и оглушает залп. Наше судно содрогается, крики спиралью врезаются в уши. Бегу, цепляясь за канаты, к папе, но меня от толчка выбрасывает на корму. И я застываю, лежа на спине, когда над головой пролетает черный корабль. Он срезает серебряным лезвием киля наши паруса и мачту, будто сабля рассекает тонкую нить.

Бросаюсь в сторону, но удар в спину выбивает дыхание и подкашивает ноги. Лечу, не в силах удержаться, а перед глазами расплывается кровавая пелена. Раскаленная стрела боли вгрызается в мускулы. Чуть поворачиваю голову и едва не кричу от вида острой щепки, что впилась в плечо. Рубаха мокнет от крови, тяжелеет, и даже такой незначительный груз тянет вниз. Кто-то кричит над головой, чьи-то руки подхватывают и отталкивают в сторону, а палуба кренится под ногами, вздрагивает и трещит, будто кто-то невидимый наносит удары гигантским топором. Рядом воздух рассекает протяжный надрывный вой, и прямо передо мной вырастает Бикуль. Древесный кот поднимает крепкие лианы, бьет ими по бокам, заслоняет меня и рычит на угольную черноту, что набирает скорость и мчит вперед. Готовится таранить корабль. Воздух колким инеем врывается в легкие, обрывает крик, и тот умирает на губах, так и не достигнув отца.

Он стоит у правого борта и раздает указания, его крики похожи на отрывистый рык хищника. Дэлим, заместитель капитана, сталкивается с отцом, чуть не сбив с ног, и отец на мгновение замолкает, тонкие губы кривятся в болезненной гримасе, а рука тянется к груди.

– Вставай! – я натурально рычу, рвусь вперед на негнущихся ногах, но не успеваю.

Треск и грохот обрушивается на голову, когда чернота врезается в изувеченное тело «Черной ласточки», а через секунду мир наполняется улюлюканьем и воинственным кличем врагов.

Сквозь шум и темноту проступают слова. Четкие, звенящие и хлесткие. Вражеские.

– Покинуть корабль! – триумфально вопит мужлан над ухом, и меня заваливает назад от нового толчка. – Поднимайся, красотуля!

Тяжелые сильные руки сдавливают плечи, тянут меня вверх и, не замечая рану, толкают немного вперед и заставляют идти по раскуроченной палубе. От резкой боли муть перед глазами становится плотной и осязаемой, хоть саблей руби. Пальцы правой руки немеют, и я осознаю, что все еще сжимаю папин кинжал. Бью наотмашь назад, не глядя. Враг шипит проклятия и стискивает сильно мою талию, выдавливая остатки воздуха и чуть не ломая ребра.

– Веди себя прилично или скину в море, – хрипотца чужого голоса заставляет вздрогнуть. Слезы ползут по щекам, а боль и ненавистные объятия обездвиживают.

Дергаясь, я почти скулю от невозможности сделать вдох. Холодно и зябко. Чужие руки кажутся ледяными оковами, пальцы впиваются в кожу, проникают под нее стылыми иглами. Ищу взглядом отца, обшариваю корабль. Он вот-вот испустит дух. Еще чуть-чуть, и конец – израненное тело пойдет ко дну и останется там на веки-вечные.

Где же ты?!