Законник - Василий Горъ

'Еще долго?' — замерев перед очередной решеткой, взглядом спрашивает меня мать.

Я отрицательно качаю головой. И с трудом удерживаюсь от торжествующей улыбки, увидев в глазах королевы Галиэнны Нейзер, самой сильной Видящей Делирии, тень страха. Нет, даже не страха — ужаса. Ибо обычный страх не сможет заставить Видящую даже на одно мгновение забыть о контроле над своими взглядами, мимикой и моторикой.

'Интересно, что именно ее так испугало?' — мысленно спрашиваю себя я. И пытаюсь посмотреть на Кошмар ее глазами.

В душе почти сразу же вспыхивает понимание: королевская тюрьма — диаметральная противоположность дворцу. И ее величество, ни разу не спускавшуюся в эти подземелья, сейчас должно корежить от контрастов. Жуткая тьма, которую не рассеивают даже факелы в руках сопровождающих нас тюремщиков, так непохожа и мягкий свет масляных светильников, круглосуточно освещающий даже самые дальние коридоры дворца. Пронизывающий до костей холод, которым тянет от стен, покрытых какой-то серо-зеленой гадостью — это не сухой жар от многочисленных каминов. Удушающий смрад нечистот, крови и гниения — не изысканные ароматы благовоний, воскуряемых в Северном крыле.

А еще в королевском дворце тихо. И там просто не слышно доносящиеся из камер проклятия, чахоточный кашель тех, кто провел в Кошмаре хотя бы год, рыдания и смех повредившихся рассудком, истошные крики и хрипы пытаемых. И, самое главное, там невозможно ощутить, как останавливается Время…

'Еще долго?' — здесь, в королевской тюрьме, этот вопрос теряет всякий смысл. Ибо все те, кто перешагнул зыбкую грань, отделяющую Кошмар от обычной жизни, рано или поздно растворяются в самом настоящем Безвременье. Почему? Да потому, что здесь, глубоко под землей, не меняются времена года. Тут не видно восходов и закатов, нет мерных свечей и клепсидр. Конечно же, при желании количество прожитых дней можно отмерять по приемам пищи и по голосам солдат тюремной охраны, раз в сутки сменяющихся на постах. Только вот этого самого желания у большинства заключенных нет. Ибо думать о времени удел тех, у кого есть будущее. А у тех, кто живет в Кошмаре, его нет…

…Душераздирающий скрип двери пыточной мэтра Джиэро прерывает мои размышления.

— Прошу вас, э-э-э… ваше величество…

— Благодарю… — в голосе моей матери нет и следа того страха, который только что плескался в ее глазах. Однако она боится. Причем намного сильнее, чем несколько минут назад. Я это чувствую. Кожей. И у меня начинает улучшаться настроение…

…Мать делает шаг в дверной проем и… ошеломленно замирает, задохнувшись от чудовищного смрада, царящего в пыточной. Потом она охватывает взглядом это царство Боли, представляет себя на месте тех несчастных, кто попадает в руки королевского палача и на мгновение теряет лицо…

— Прошу садиться! Вот в это кресло, ваше величество… — насладившись ее ужасом, предлагает мэтр Джиэро. И мама, услышав в его голосе нотки удовлетворения, тут же приходит в себя.

— А у тебя тут жарковато… — вернув на место маску всесильной королевы, криво усмехается она. И, подойдя к одному из столов с пыточным инструментом, прикасается к рукояти длинника, до блеска отполированной руками палачей. — И все это тебе действительно необходимо?

— Да, ваше величество… — кивает палач. — Если вам интересно, я могу показать на ком-нибу-…

— Потом… — перебивает его мать. — Сегодня у меня не так много времени… Пусть приведут первого… э-э-э… заключенного…

— Как прикажете, ваше величество! — пожимает плечами мэтр Джиэро, и, повернувшись к своему помощнику, рявкает: — Слышал? Бегом!!!

Молодой, но уже заслуживший звание лучшего ученика мэтра палач по прозвищу Гной срывается с места и вылетает в коридор. А мать, неторопливо рассматривая инструмент, продолжает прогулку по пыточной. И, добравшись до кресла, стоящего прямо перед камином, поворачивается ко мне:

— Илзе?

— Да, ваше величество?

— Насколько я понимаю, это кресло — для него?

— Да, ваше величество…

— Правильное решение… Я тобой довольна…

— Благодарю вас, ваше величество… — я склоняю голову так, чтобы она не заметила смешинок в моих глазах. И ненадолго замираю в таком положении…

…Элиреец молод, высок и статен. Короткие черные волосы. Узкий лоб, глубоко посаженные глаза. Мрачный взгляд исподлобья. Неоднократно сломанный нос. Шрам, тянущийся от правого виска к скуле. Тяжелый подбородок. Мощная короткая шея. Широченные плечи и перевитый сухими жилистыми мышцами торс. Предплечья толщиной с мое бедро. Толстые короткие пальцы, способные выдернуть из стены вбитый в нее гвоздь. Покрытые густым волосом чуть кривоватые ноги. И жуткое тряпье, надеть которое постеснялся бы даже юродивый. Однако этот воин, знающий, что такое смерть, не обращает внимания на то, во что его нарядили. Он готов к бою. Даже сейчас. Со связанными за спиной руками, и в окружении четверых дюжих стражников.

— Доброго дня… — дав ему оглядеться и оценить свои перспективы, здоровается мать.

— Доброго? — приподняв одну бровь, хмуро переспрашивает воин. Старательно делая вид, что его не пугают будущие пытки.

— Доброго, Ваше Величество!!! — рычит мэтр Джиэро, и сдергивает со стены кнут.

Увидев, что мать никак не реагирует на его движение, я отрицательно мотаю головой:

'Нельзя…'

Наткнувшись на мой взгляд, палач останавливает руку на взмахе и недовольно морщится.

Мать вопросительно смотрит на меня, и, увидев мой знак 'потом', еле заметно пожимает плечами: 'Тебе виднее…'

Конечно, виднее — в отличие от нее я точно знаю, что прессованная полоска свиной кожи, которой заканчивается ударная часть кнута, в руках мэтра Джиэро способна не только прорезать кожу и изорвать в клочья человеческое мясо, но и перебить хребет. А этого заключенного уродовать запрещено…

…Удивительно, но элиреец не замечает наших переглядываний. Слегка согнув колени, он не отрывает взгляда от рук мэтра Джиэро и ждет начала движения, надеясь погасить силу удара смещением корпуса…

— Имя! — мягко спрашивает его мать.

Поняв, что удара кнутом не будет, элиреец слегка расслабляется и поворачивается к моей матери. Стараясь при этом не терять из виду и палача:

— Глант, ваше величество…

— Красивое имя… Посадите Гланта в кресло… — приказывает мама. И замолкает, дожидаясь, пока тюремщики зафиксируют щиколотки, запястья и шею пленного специальными ремнями.

— Тебе уже сообщили, где ты сейчас находишься? — спрашивает она, дождавшись завершения процедуры. И жестом приказывает тюремщикам и палачам убираться вон.