Гордыня - Дж.Д. Холлифилд

Мэйсон

Семнадцать лет…

— Это крутое дерьмо. Твоя девочка с ума сойдет, брат. На твоем месте я бы заставил ее сосать член целый месяц. И заглатывать тоже.

Я вышел на улицу в палящую луизианскую жару, мой лучший друг Мика следовал за мной по пятам. Обшарпанная дверь тату-салона хлопнула позади него, и я натянул на глаза темные очки, прикрывая налитые кровью глаза от недавно выкуренного косяка.

— Черт, лучше бы ей так и сделать. Я не просто так терпел, — я рассмеялся, снова прикурив и пустив на него дым.

Но наши с Далией отношения были много большим. Она — мой мир, моя скала и убежище. Далия — та, к кому я обращался, когда жизнь становилась отстойнее обычного, и мне требовалось хоть что-то хорошее, чтобы жить дальше, пробившись через дерьмо.

Мы познакомились, когда я еще жил у Келлеров — моей прошлой приемной семье — в Ковингтоне. Мы с Далией только перешли в старшую школу. Эта девчонка оказалась умной, веселой и держала меня подальше от неприятностей, заставив понять, что она — единственный нужный мне наркотик. На следующий год наша жизнь перевернулась. Мне и моей сестре сообщили, что нас больше не желают видеть в доме, в котором мы прожили последние семь лет. Как раз когда мы обрадовались, что нас больше безостановочно не швыряли по системе опеки, нас выплюнули обратно. Келлеры, приютившие нас, ждали собственного ребенка и решили освободить место для родной растущей семьи. Пространства и денег правительства для них оказалось недостаточно.

Я плохо воспринял эту новость и слетел с катушек. Разбил кучу дерьма в их доме, потом напился до чертиков и врезался на их машине в дерево. Назначенный нам консультант по социальным вопросам сказал, что мне повезло, ведь Келлеры оказались так заботливы и позволили уйти, не предъявив обвинений. Но где тут удача? Нас вышвырнули уже из пятой семьи с тех пор, как умерли наши родители, и мы снова остались напуганными и неуверенными в нашем будущем. Мне было плевать на неприятности, но Эвелин, моей сестре, нет. Она плакала, боясь, что нас разлучат. Потому я взял себя в руки и дал себе слово: следующая семья увидит двух хорошо воспитанных детей и примет нас обоих.

Когда нас с корнем вырвали из того дома, меня разлучили и с Далией. Я больше не видел ее каждодневных улыбок, дававших мне повод быть кем-то другим, а не проблемным подростком в системе. Я поклялся, что сделаю все, чтобы мы были вместе. Что буду видеть ее каждый день, даже если придется каждый раз проходить разделившие нас сорок семь миль.

Я прижал руку к повязке поверх сердца, под которой были свежие чернила. Краски красного цветка георгина намертво врезались в кожу. Не нужно было волноваться, что он завянет. Я хотел, чтобы Далия знала — моя любовь глубока и постоянна. Я всегда буду любить ее.

Мы добрались до машины Мики, и он бросил мне свои ключи.

— Веди. У меня жутко болит спина.

Когда в прошлом году нас поместили в новый дом и школу, Мика оказался первым — и единственным, черт возьми — парнем, предложившим мне дружбу. Он родился в до смешного богатой семье, но имел и диковатую сторону, при любом удобном случае выводя из себя родителей. Отсюда и огромный, мать вашу, череп на его спине.

Мы поменялись местами, и я скользнул на водительское кресло, заводя двигатель. «Порше» заурчал, возвращаясь к жизни, и я выехал на дорогу, помчавшись среди машин.

— Ты узнал, что такое творится с Эви? — спросил Мика.

При упоминании младшей сестры я крепко сжал итальянский кожаные руль. Последние пару месяцев она вела себя странно, и я никак не мог понять почему. Эви стала тихой. Отстраненной. С ней что-то происходило. Просто я понятия не имел что именно.

— Нет, она не говорит. Но что-то не так. Хочу надавить на нее после выходных у Далии. И плевать, что она будет злиться на меня.

Я всегда был терпелив с Эви. Она через многое прошла после смерти наших родителей. Ни один оставшийся в живых родственник не захотел нас брать, и нас отправили в приемную семью. А потом другую. Они снова и снова подводили, когда дело касалось заботы о нас и нашем благополучии. Я изо всех сил старался защитить Эви от тягот этого мира, но у меня не всегда выходило быть рядом. Например, как сейчас, когда выходные я должен провести у Далии.

— Ага, не хочу иметь с этим дерьмом ничего общего. Веселись сам, — отозвался Мика, вдыхая косяк.

Эти двое никак не могли найти общий язык, что уже начало раздражать меня. Иногда казалось, что я родитель, разводивший по разные стороны двух детей, дерущихся из-за игрушки.

— В любом случае до воскресенья я ничего не смогу с этим сделать. Ты все еще не передумал подбросить меня до Ковингтона?

— Для тебя что угодно, бро. Но я ведь сказал. Бери «Порше» в любое время. Отец даже не заметит пропажи.

«Нет».

— Если не хочешь, я просто поеду на автобусе…

— Переступи через свою проклятую гордость и просто возьми машину, черт возьми. Обычная услуга лучшему другу. Ни больше, ни меньше.

Мы с Микой так чертовски похожи, что это иногда становилось странным. Но в одном мы сильно отличались: деньги. У него их было несчетное количество, а у меня гроши, собранные на свалках временных домов. Я рос ни с чем. Мы оба могли носить рваные джинсы и футболки с принтами, но это не меняло нашей сути.

— Если не надумаешь забрать меня в воскресенье, то ничего, я все равно как-нибудь доберусь, — Мика просто пожал плечами, не желая это больше обсуждать. — Мне нужно заскочить домой. Возьму кое-какие вещи и дам Эви знать, что уезжаю.

Он не перечил. Мика знал, когда нужно отпустить ситуацию. Оставшуюся часть дороги до дома я молчал, думая о Далии. Я надеялся, что ей понравится татуировка. К тому же, завтра наша двухлетняя годовщина, потому мне хотелось показать, как много Далия для меня значила. Я знал, что большинство чертовых парней дарили своим девушкам цветы и обеды в дорогих ресторанах. Я же не мог тратить кучу денег на это тупое дерьмо. Нет, это не про меня. Даже в семнадцать я понимал, как действительно стоило показывать кому-либо свою любовь. Ни к чему дарить что-то, что вскоре придется выбросить.

Я свернул на подъездную дорогу Гриффинов, и сердце пропустило удар при виде полицейских машин.

— Дерьмо, что ты наделал?

— Отвали, ничего я не делал, — отшутился я, но мое беспокойство усилилось. Первая мысль — что-то случилось с моей сестрой.

— Черт, тогда что эти пушистики делают в твоей кроватке?

Я не ответил. Припарковавшись, выскочил из машины и понесся к входной двери, косяк которой уже подпирал офицер.