Битва за Рунет. Как власть манипулирует информацией и следит за каждым из нас - Андрей Солдатов Страница 48

Перед исследователями открывались широкие перспективы, но Фанта беспокоил энтузиазм криминалистов – ему казалась слишком поспешной аналогия между отпечатками пальцев и образцами голоса. В 1970-м директор ФБР Эдгар Гувер во время визита в Стокгольм рассказал местной газете Dagens Nyheter, как легко теперь будет идентифицировать террористов благодаря анализу образцов голосов. Dagens Nyheter попросила Фанта о комментарии, и шведский ученый резко раскритиковал Гувера, заявив, что этот метод еще слишком рано применять для идентификации людей. Газета опубликовала их спор на первой полосе с фотографиями Гувера и Фанта напротив друг друга. Как вспоминал позже Фант, это выглядело так, будто он стал «врагом ФБР № 1» ^{175}.

Советские ученые подобных сомнений не знали. Книгу Фанта быстро перевели на русский язык, и исследования в СССР получили новый толчок и новый вектор развития. Исследовательские центры по распознаванию речи открывались один за другим по всему Союзу. Формально их деятельность координировала секция речи Комиссии по акустике при Президиуме Академии наук СССР, а затем Совет по распознаванию и синтезу речи при Президиуме АН, но все прекрасно знали: главным был КГБ.

Распределением заказов на исследования занимался Ленинградский НИИ дальней связи – «Дальсвязь». Именно здесь в 1973 году начал работать над проблемами акустики только что окончивший физфак ЛГУ Сергей Коваль: ему всегда были интересны научные аспекты звука, к тому же ему пообещали 15 %-ную надбавку к зарплате. Наличие секретности его мало беспокоило, как и то, что здание, где располагался его отдел прикладной акустики, по периметру охраняли автоматчики с собаками. В институте работали более 10 000 человек, подчинявшихся Министерству «промышленных средств связи» (эвфемизм обозначал средства связи для военных). Однако отдел Коваля, в котором работали более 300 сотрудников, подчинялся не институту, а КГБ, он-то и платил сотрудникам такие большие зарплаты. Эта структура здорово смахивала на матрешку – внутри одного секрета находился другой.

Коваль скоро понял, в чем причина такой секретности. Коллеги рассказали, что в отделе до сих пор работают бывшие зеки марфинской шарашки, переведенные в Ленинград. Как-то ему указали на одного инженера в очках. Это был Валентин Мартынов, который в свое время работал в Марфино вместе с Копелевым и Солженицыным («В круге первом» Мартынов выведен под именем Валентина Прянчикова). По воспоминаниям Коваля, Мартынов был человеком «дотошным и упрямым». Занявшись проблемами распознавания речи в Марфино в конце 1940-х, он продолжал работать над ними после освобождения и даже защитил диссертацию. Свободный теперь человек, он продолжал каждый день приходить в здание, окруженное забором с колючей проволокой, охраняемое автоматчиками, и работал на спецслужбы, которые посадили его в тюрьму. Коваль не пытался спросить, почему тот так поступает: «Он принадлежал к старшему поколению… Было же не принято тогда говорить про прошлое».

К 1970-м отдел прикладной акустики стал координатором всех исследований по распознаванию речи в стране, финансируемых КГБ. Коваль вспоминал: «При Академии наук существовала Военно-промышленная комиссия, и была секция прикладных проблем Академии наук СССР. Эта секция собирала от всех ведомств, Министерства обороны, КГБ там, заказы на перспективные разработки. Эта секция требовала денег, и они выделялись – и они выделялись все, какие требовались, – вплоть до 1988–1989 годов. Cхема была прекрасная: деньги выделялись вот таким прикладным отделам <как отдел Коваля>, принадлежавшим КГБ. Которые и распределяли эти деньги среди академических учреждений и контролировали все заказы… Я сам был куратором научной программы, в которой участвовали 40 университетов» ^{176}.

То, что в 1940-е начиналось с группы из семи человек, работавших в акустической лаборатории в Марфино, разрослось до огромной и хорошо финансируемой империи. При этом не было четкой границы между исследованиями, которые оплачивал КГБ, и гражданскими разработками. Секретные проекты обнаруживалась в самых неожиданных местах. Например, Вычислительный центр Академии наук на улице Вавилова в Москве, – тот самый, что в 1980-е посетил Эд Фредкин, чтобы поговорить о персональных компьютерах, – был одним из исследовательских институтов, негласно работающих на подразделение Коваля.

Владимир Чучупал стал работать в секторе распознавания речи Вычислительного центра АН в 1980-м. Ему было запрещено упоминать, что главными «заказчиками» исследований являются «Дальсвязь» и КГБ. Вскоре его вывели напрямую на Кучино. Он прекрасно знал, над чем там работают: как-то раз его начальник рассказал ему, что получил для изучения записи самого Копелева ^{177}.

Благодаря щедрому финансированию КГБ уже в начале 1980-х сектор Чучупала получил первые компьютеры – несколько машин советского производства и пару IBM. Задачей сотрудников было найти применение компьютеров в распознавании речи. Это также открывало новые перспективы для технологий слежки.

Применение компьютеров теоретически означало, что не только говорящий по телефону может быть идентифицирован, но и то, что он говорит, может автоматически предупредить систему. В КГБ думали над использованием «ключевых слов»: стоило кому-то произнести «бомба», «компартия» или любое другое слово, добавленное в систему, тут же включалась бы запись. Это могло кардинально изменить сам modus operandi КГБ: раньше для того, чтобы начать прослушку, спецслужбам сперва требовалось найти подозреваемого обычными средствами, теперь же сама технология могла поставлять им подозреваемых. Впрочем, задача оказалось крайне сложной: создание системы ключевых слов была амбициозной идеей, но для ее воплощения нужны были огромные вычислительные мощности.

В течение нескольких лет этой проблемой активно занималась вся исследовательская империя по распознаванию речи Советского Союза, включая «Дальсвязь» и сектор Вычислительного центра Академии наук. Как и всегда, никто не проводил четкой границы между исследованиями для гражданского использования и в интересах КГБ. Как объяснял Чучупал, разница состояла в том, что гражданские исследования работали над технологией распознавания, при которой «человек сотрудничает» (то есть хочет, чтобы компьютер его понял), а исследования для КГБ стремились создать систему, которая распознает речь человека в любом случае. Это разные задачи, но работа над ними зачастую шла в одних кабинетах.

С распадом СССР распалась и эта империя – распалась, но не исчезла. Сначала спецслужбы «срезали» исследовательские программы. «В 1990-м нас перестали финансировать. Две трети сотрудников тут же уволились», – вспоминает Коваль. Он тоже ушел из «Дальсвязи». Вместе с начальником лаборатории и пятью коллегами он основал частную компанию, которая вскоре превратилась в «Центр речевых технологий». Они начали работать над гражданскими проектами, одним из которых стало создание «говорящей» книги для Общества слепых.