Секс в Средневековье - Рут Мазо Каррас Страница 18

В отличие от некоторых более поздних авторов, отцы церкви не заменяли человеческие страсти страстью к Богу: выбор не рожать детей, который естественным образом вытекает из решения оставаться девственной, был отрицанием традиционной женской идентичности, а не попыткой сделать женщину зависимой не от мужчины, а от Бога. Таким образом, вся сущность женщины определялась ее сексуальной активностью (или ее отсутствием), и выбор был продиктован верой, а не сексуальными предпочтениями: он мог быть основан на желании – но желании спастись, а не желании человеческой любви.

Не только девственницы могли считаться целомудренными: святой Иероним также восхвалял целомудренных вдов. Некоторые богословы рассматривали вдовство как особый «орден» сродни девственности. Однако не всех вдов считали целомудренными, и этот «орден» состоял лишь из тех, кто принял соответствующие обеты или иным, менее формальным образом принял на себя обязательство блюсти целомудрие. Они не могли снова стать девственницами, но они могли покаяться за свои прошлые плотские связи, которые некоторые авторы считали недостойными, пусть они сами же и учили, что брак есть благо. Даже бывшая проститутка могла раскаяться и стать святой, как видно из историй Марии Магдалины, Марии Египетской и Таисии Египетской Фиваидской, записанных в период поздней Античности. Девственность не была необходима для спасения, но она была чем-то очень особенным; однажды потеряв, ее уже невозможно обрести снова.

Мотив чистоты и непорочности, связанный с женской девственностью, можно обнаружить в средневековых образах Девы Марии – например, в представлении ее как оконного стекла, через которое проходит солнечный свет (непорочное зачатие Святым Духом), или как запертого сада (образ из Песни Песней). В середине XI века Петр Дамиани утверждал, что Мария осталась девственной даже после рождения Иисуса, то есть даже тогда ее гимен не был нарушен ^[35]. Истинная чистота значила быть недоступной, девственной. Таким образом, разница между девственностью мужчин и девственностью женщин была связана с транзитивной природой сексуальных отношений: мужчина совершает действие, тогда как женщина претерпевает его. Секс для мужчины мог быть грехом, но для женщины – осквернением. Однако быть чистым и непорочным значило отказаться не только от секса, но и от его цели и результата: рождения детей. Вот почему Деву Марию так почитали в Средние века: только она смогла родить ребенка, не потеряв при этом девственной чистоты; лишь она одна не только среди женщин, но и среди мужчин смогла достичь двух взаимоисключающих идеалов – чистоты и продолжения рода.

Аргументы отцов церкви цитировали в Средние века повсеместно. Средневековые авторы не считали оригинальность благом: напротив, они опирались на авторитет. Идеи святого Амвросия и святого Иеронима были фундаментально важны для средневековой мысли о девственности и целомудрии, но наиболее важным автором по вопросам секса и брака (равно как и по другим аспектам жизни христианского общества) был Аврелий Августин (354–430).

Святой Августин, писавший через несколько лет после святого Иеронима, столкнулся с несколько иной проблемой и иным оппонентом, нежели Иовиниан. Иероним защищал девственность перед человеком, который утверждал, что для души замужество ничем не хуже; Августин защищал брак и сексуальность перед людьми, которые считали, что тело было создано дьяволом для того, чтобы захватить душу и лишить ее спасения. Сам Августин какое-то время был манихейцем, и он обратился против своих бывших собратьев по вере с истинным фанатизмом новообращенного. В следующей главе мы подробнее поговорим о его трудах в защиту брака; здесь же важно только отметить, что он старательно защищал моральную ценность сексуальных отношений в браке, даже если они не были репродуктивными.

По мнению Августина, девственность была благом, и она была лучше вступления в брак, но это не значило, что потеря девственности в браке была грехом или препятствием на пути к спасению. Его критика секса вне брака была связана с отсутствием самоконтроля и неповиновением Богу, а не с представлениями о нечистоте. «Дело не в том, что существуют два зла – брак и блуд, одно из которых хуже другого, – писал он – а в том, что существует два блага – брак и воздержание, одно из которых лучше другого». Он провел параллель между браком и здоровьем: здоровье не лучше бессмертия, но это не значит, что оно есть зло ^[36]. Он предупреждал девственниц, что им «не следует, чувствуя превосходство дара, полученного ими свыше, презирать, сравнивая их с собою, матерей и отцов народа Божия» ^[37]. Но и девственницы могут быть матерями народа Божия. Как и Дева Мария, которая являлась для них образцом чистоты и благодетельности, они могли познать материнство – однако в их случае оно было духовным: «матери Христа они, как и Мария, коль скоро повинуются они воле Отца его» ^[38].

Все эти авторы были сосредоточены в основном на важности сексуального воздержания для женщин, но мужчин они тоже не упускали из виду. Идея воздержания после периода сексуальной активности считалась нормальной и приемлемой для мужчин (Августин вспоминает свою молитву – «Дай мне целомудрие и воздержание, только не сейчас» – которая должна была проиллюстрировать его заблуждения, но вообще такой подход наверняка встречался часто) ^[39]. Для мужчин в девственности не было ничего особенного: однократный сексуальный контакт не делал мужчину нечистым навсегда, поскольку в гетеросексуальном контакте мужчина не переживал пенетрацию. Это был важный элемент римской культуры и неотъемлемая часть свойственных ей двойных стандартов в вопросах сексуальности. Христианство не избавилось от двойных стандартов, но Августин и другие авторы считали, что на мужчинах лежит та же ответственность блюсти целомудрие, что и на женщинах. В период Поздней Римской империи некоторые авторы утверждали, что умеренность в сексуальной жизни полезна для здоровья мужчин, а также позволяет им сосредоточиться на интеллектуальной жизни. Историк Аммиан Марцеллин, живший в IV веке, сам язычник, описывал сексуальное воздержание овдовевшего императора Юлиана – тоже язычника: «Так, прежде всего он блистал таким нерушимым целомудрием, что после смерти своей супруги не знал больше никогда никакой любви» ^[40].