Голова-жестянка  - Серафима Орлова Страница 36

– Ладно, – повторяю я. – Мне тут почти не холодно и почти весело.

Я решаю взять Приходьку измором. Не пробую больше вставать, раскидываю руки и пытаюсь сделать снежного ангела на корявом залежавшемся сугробе. Потом, изогнувшись, ложусь на бок и делаю трофейными перчатками перья на ангельских крыльях. Когда весь сугроб покрывается пятернями, я отшвыриваю перчатки очень далеко, надеясь, что Приходька за ними пойдёт.

Приходька не идёт за перчатками. Я достаю телефон и погружаюсь в волшебный мир интернета. Приходька продолжает стоять надо мной. Пальцы у меня очень быстро начинают замерзать без варежек. Надо срочно что-то придумать, а то я окочуриться могу в этом сугробе или без почек остаться.

Наверное, от холода мне приходит в голову гениальная мысль. Я врубаю прямую трансляцию и начинаю снимать Приходьку на видео, громко комментируя:

– Дорогие зрители, разрешите вам представить новый экстремальный эротический канал, где люди совершают необычные вещи в тяжёлых условиях. Вот этот молодой человек утверждает, что ему ничего не стоит раздеться на тридцатиградусном морозе и совершить пробежку по частному сектору нашего города, который, как известно, опасней некуда. Видите, он уже начал раздеваться, снял перчатки, поаплодируем же этому храброму малому, поаплодируем!

Комментов мне не приходит на трансляцию, за исключением комментария Лены, которая случайно оказалась в онлайне и отправила мне фейспалм. Сейчас все уже пришли из школы и сидят за ужином или бегают по своим тренировкам и музыкальным школам. Тревогу поднять некому. Я тут могу сдохнуть в сугробе, а никому и дела нет.

– Зрители просят вас продолжать раздеваться, – говорю я Приходьке. – Несмотря даже на очевидные недостатки вашей внешности. Их заинтересовала ваша храбрость. Вы готовы нас порадовать?

Приходька делает резкий выпад, пытаясь выхватить у меня телефон. Тут я наконец хватаю его за рукав и валю на себя. Он барахтается и пытается встать, но я держу его руками и ногами. Тогда он бьёт меня головой в нос. Сильно. Его финская шапка смягчает удар, но всё равно очень больно. Я ору, отпускаю его и хватаюсь за лицо. Приходька вскакивает.

– Придурок, у меня и так сотряс был, а ты ещё добавил! – гнусаво кричу я на него, держась за нос. Приходька не обращает на меня внимания, отряхивает снег со штанов. А потом подбирает мой телефон, который отлетел и воткнулся в сугроб.

– Телефон быстро вернул! – я нешуточно разозлилась. Поднимаюсь, ноги враскоряку от напряжения. Приходька смотрит на меня, а потом швыряет телефон под колёса проезжающей мимо «тойоты».

Хруст пластмассы, визг тормозов. Мат водителя. Он, наверное, подумал, что ему гранату под колёса швырнули. «Тойота» останавливается. Выскакивает водила, крепкий мужик в кожаной куртке. Он сразу понял, кто виноват, и хватает Приходьку за ухо. Наконец-то хоть кто-то заинтересовался происходящим здесь беспределом.

Люди на остановке отворачиваются, притворяются, что от ветра, а на самом деле от скандала. Равнодушные сволочи.

Я думала, Приходька завизжит: водила сильно ему ухо крутит. Но Приходька молчит. Оглох, наверное: водила так орёт, что я сама глохну. Что он орёт, и так понятно, пересказывать не имеет смысла. Я пока подбираю свою трость и решаю от греха подальше свалить.

Остановка на небольшом возвышении. Район, в котором расположена школа номер сто пять, почти весь лежит в овраге; чуть подальше река. От реки дует холодный свежий ветер. Я спускаюсь по заснеженной лестнице, и улица под старыми фонарями всё ближе и ближе. Я думаю, что здесь легко заблудиться. Телефон уничтожен, карты я не могу посмотреть. Карину позвонить и уточнить маршрут я тоже не могу: на сайте был номер, но я не запомнила, да и как без телефона звонить.

Родители меня убьют, конечно. А ещё хуже, если просто не купят новый телефон. Тогда я вообще окажусь в изоляции. В школу ходить за ручку, из школы за ручку. Друзей нет. К Карину я обещала прийти хоть на один урок, а могу и вообще не попасть. Может, это последний раз, когда меня отпускают куда-то одну. Короче, меня ждёт жуткое будущее. Лучше пусть сразу убивают.

Ещё и нос болит – надеюсь, не сломан. За сломанный нос меня точно запрут дома на месяц.

Надо дождаться Приходьку. Он тоже идёт на урок, я уверена. У него есть телефон и есть карты. Он не заблудится. Он не захочет со мной идти, это понятно. Поэтому надо спрятаться и дождаться, когда он пройдёт мимо, и последовать за ним.

Я сворачиваю к зелёным воротам какого-то дома, перелезаю через низенький, мне по колено, забор палисадника и присаживаюсь на корточки. Укрытие ненадёжное. И тут начинается то, чего я очень боюсь в частном секторе.

Собака. Она принимается лаять за воротами. Сначала неуверенно и издали, наверное, из будки. Сейчас холодно, фонарь трясётся под порывами ветра, собаке неохота вылезать из тёплого укрытия. Собаку можно понять.

Я продолжаю сидеть в палисаднике и распространять вокруг себя запах кофе, сливок и страха. Собака от моей наглости ненадолго теряет голос. Затем начинает лаять ближе, у самых ворот. По мнению собаки, я уже должна бежать отсюда, сверкая пятками. Но я сижу.

Собака скребёт снег, роет под воротами нору. Мохнатый нос высовывается ко мне, чихает. Судя по носу, собака огромная. Огроменная. Нос размером с мой лапоть. Будем надеяться, что она на цепи. Будем…

– Вуф-вуф-ву-у-ву-у-у-ву-у-у! – уже не лает, а зловеще завывает псина. За этим шумом я вдруг смогла расслышать скрип шагов по снегу.

Приходька идёт неспешно, сунув руки в карманы. За спиной подпрыгивает рюкзак. Подпрыгивают и завязки финской шапки. Я сжимаюсь и почти исчезаю за забором. Почти – это точно подмечено.

– Вуф-вуф-ву-у-у-у-ву-у-у-у! – заливается псина.

Приходька останавливается, поворачивается и смотрит прямо на меня. Делать нечего, я поднимаюсь во весь рост, перешагиваю заборчик.

– Ты же мне телефон разбил, а там карты, – говорю я. – Вот я и жду тебя. Ты на урок? Извини за кофе. Я не хотела его разливать. Просто отобрать хотела. Ты мне никак не отвечал, я тебя звала, а ты не отвечал…

– Звала? – у Приходьки неожиданно прорезается голос. – Так вот я пришёл!

Он быстрым шагом подходит ко мне и бьёт прямо в нос.

Теперь точно сломал. Кровь течёт мне в рот. Я размахиваюсь и тростью шибаю Приходьке по ногам. Пытаюсь варежкой остановить кровь, задираю голову, теряю равновесие и падаю на низкий забор палисадника. Остроконечные доски впиваются мне в рёбра. Секция забора трещит и ломается ко всем чертям. Я падаю внутрь палисадника, головой в тую, закутанную от мороза в полиэтилен.

Я бестолково двигаю конечностями, как насекомое, перевёрнутое на спину. Загребаю горсточку снега. Снег немного охлаждает мой многострадальный нос. Я рыдаю и говорю в руку, прижатую к лицу:

– Ты вообще соображаешь? Они теперь точно в суд… Они тогда хотели подавать, а я не разрешила…

– Прекрати меня преследовать! – орёт Приходька откуда-то издалека, кажется, тоже со слезами. Собака за воротами сходит с ума, к ней присоединились другие. Вся улица наполнилась собачьими лаем и воем. Собаки голосят, призывая смерть на наши головы.