Загадка старого клоуна - Всеволод Нестайко Страница 33

– Как это? – волнение Чака передалось и мне. Я почувствовал холодок в груди.

– Понимаешь… Я мог бы справиться и сам. Но с ним мне будет легче. Будет легче фантазировать. Вот ты же хочешь побывать у пращура старого Хихини – казака Тимохи Смеяна?

– Хочу.

– Но чтобы проникнуть в то далёкое время, в котором я не жил, моих воспоминаний, моей памяти недостаточно. Здесь кроме моих знаний о том времени требуется ещё и моё воображение – частица той творческой фантазии народа, которая живёт с незапамятных времён и которая создавала сказки. И… твоё воображение! Ты тоже должен помочь мне. Своим воображением. Ты должен поверить в то, что я буду внушать тебе. Так, как веришь во сне, когда с тобой даже удивительнейшие вещи случаются. Они могут удивлять тебя, но ты веришь в их реальность. И только проснувшись, понимаешь, что это был сон. Да и когда ты смотришь хороший фильм-сказку, ты же не думаешь всё время: «Так не бывает!» Тебя захватывает искусство кино, и ты живёшь в его мире. Поэтому постарайся поверить. Хорошо?

– Ну, я… постараюсь.

– Сейчас я познакомлю тебя с Елисеем Петровичем. Теперь он лесовик-инспектор по Киеву и Киевской области. Я так придумал для себя. Он приходит ночью к зверям, которые в это время выступают в нашем цирке, и к зверям, живущим в Киевском зоопарке. Рассказывает им лесные новости, передаёт приветы от родственников, живущих на свободе, выслушивает их, успокаивает и вообще следит, чтобы их не обижали. Ты не бойся, он добрый и не сделает тебе ничего плохого.

Чак поднял голову вверх и позвал:

– Елисей Петрович! Спуститесь к нам, пожалуйста!

Я тоже поднял голову и… на дереве увидел лохматого старичка в очках. Он сидел на ветке и читал книгу.

Услышав, что Чак зовёт его, он сдвинул на кончик носа очки, посмотрел поверх них на Чака и сказал: «Ага! Сейчас!» Закрыл книгу и с неожиданной ловкостью слез на землю.

– Познакомьтесь, Елисей Петрович, это Стёпа, – произнёс Чак.

– Здравствуйте, – сказал Елисей Петрович и протянул мне руку.

Рука была маленькой, мохнатой. А пожатие – тёплое, приятное.

Из-под очков на меня смотрели ласковые зелёные глаза. Большая седая борода, в которой застряли сухие листья и лепестки каких-то цветов, была взъерошена.

Внезапно я узнал его. Это был тот старичок, который стоял рядом с Чаком-гимназистом и Стороженко на галёрке в цирке «Гиппо-Палас», когда упала Тереза. Это он что-то крикнул тогда зверям, и они, вместо того чтобы наброситься на Терезу, убежали с арены.

Впервые в жизни я собственными глазами видел живого сказочного лесовика.

По площади туда-сюда ездили троллейбусы, автобусы, автомобили, сновали тысячи людей, а на скамейке возле цирка, рядом с нами, забросив ногу на ногу, сидел лесовик. Средь бела дня в центре Киева. И никто не обращал на него абсолютно никакого внимания.

Но вдруг я увидел милиционера, который направлялся прямо к нам, к нашей скамейке. Рыжего, высокого, усатого милиционера.

Не успел я и рта раскрыть, как милиционер был уже возле нас. Козырнул и, обращаясь к лесовику, вежливо произнес:

– Здравия желаю! Извините, случилось что-то?

– Нет-нет, товарищ старшина, всё в порядке, – успокоил его лесовик.

– А я уже подумал… Вы же, Елисей Петрович, никогда днём с дерева не спускаетесь.

– Да есть у нас одно дело…

– A-а, в таком случае извините. Извините, что вмешался. До свидания! – милиционер опять козырнул и ушёл.

– Старшина Лепешко, – объяснил Елисей Петрович, – часто ночью дежурит. Мы с ним беседуем. Он очень любит сказки. Сам пробует писать для детей… рассказы о природе. Хороший человек.

И я почему-то даже не удивился, что никто Елисея Петровича не видит, а старшина Лепешко, который любит сказки и сам пишет для детей, видит его и дружит с ним. И подошёл проверить, не обижает ли кто лесовика-инспектора.

Всё было так, как и должно быть.

– Елисей Петрович, – сказал Чак, – так вы нам поможете?

– Обязательно. Если, конечно, вы не навредили живой природе, не обидели никого из моих подопечных. Сейчас… Посмотрим в мою жалобную книгу.

Лесовик достал из кармана пиджака толстую записную книжку в красном переплёте и начал листать её.

– Да нет, нет, – улыбнулся Чак. – Нет нас там.

– Сейчас проверим… Извините, такой порядок.

Пока он листал записную книжку, я взглянул на книгу, которую он читал на дереве, а теперь держал под мышкой. «Остап Вишня. Улыбки», – прочитал я на корешке.

«Вот это да! Надо же!» – подумал я.

Это был любимый писатель – и мой, и особенно моего деда Грицька. Дед Грицько вообще считал Остапа Вишню одним из лучших в мире писателей. После Шевченко и Гоголя, конечно.

– Нет, – сказал лесовик, закрывая записную книжку. – Всё в порядке.

В это время на плечо ему сел воробей и зачирикал на ухо.

– Ну вот! Видите! – сказал лесовик, вынул авторучку, раскрыл записную книжку и что-то записал. – Третьеклассник Вася Лисичко опять стрелял из рогатки по воробьям. Не нравится мне это!

Воробей вспорхнул и улетел.

Елисей Петрович, сдвинув на лоб очки, озабоченно посмотрел сначала на Чака, потом на меня:

– Так, значит, во времена Богдана Хмельницкого хотите? В тысяча шестьсот сорок восьмой год?

– Да-да, – кивнул Чак.

И тут неожиданно для самого себя я сказал:

– А может, сначала…

– Что? – наклонив голову к плечу, внимательно взглянул на меня Елисей Петрович.

– Ну, может… – я посмотрел на Чака, – может, сначала выполним желание старого Хихини? А?

– А-а… – Чак улыбнулся. – Ну что ж… Молодец, что не забыл – и, обращаясь к лесовику, сказал:

– Если можно, сначала в тысяча восемьсот пятьдесят девятый. На Приорку, примерно в средине августа. К дому Пашковской.

– Ну, ясно, – понимающе кивнул лесовик. – Только, думаю, надо вам сначала туда подъехать, а тогда уже… Потому что ни трамваев, ни троллейбусов не будет и добираться вам до Приорки придётся долго. Да и найти дом Пашковской будет нелегко.

– Верно, – сказал Чак.

И мы поехали на Вышгородскую, 5 (это адрес на Приорке). Сели возле цирка на трамвай, доехали до Лукьяновки, а там пересели на восемнадцатый троллейбус. Проехали под мостом, где улица Фрунзе переходит в Вышгородскую, и вышли возле кинотеатра «Кадр».

Елисей Петрович мог, конечно, просто перенестись, но он ехал вместе с нами.

В транспорте он скорчившись лежал на перилах под потолком и читал Остапа Вишню. И хохотал, просто заливался. Но никто из пассажиров не видел его и не слышал этого хохота. А я смотрел на него и тоже улыбался. Некоторые пассажиры удивлённо поглядывали на меня и пожимали плечами: что это, мол, за глупый парень – смотрит на потолок и улыбается.