Кругосарайное путешествие: рассказы - Татьяна Стамова Страница 12

Химички все боялись. У неё были серые глаза, глядевшие поверх всех в одну точку. Она, не здороваясь, в гробовой тишине подходила к доске и, повернувшись к классу спиной, говорила замогильным голосом: «Пишем: ЛАБОРАТОРНАЯ РАБОТА».

И на доске появлялись написанные ровнейшим почерком (как для первоклашек) два этих отвратительных слова. А дальше были слова, понятные только тем, кто знает химию, а для остальных почти не имеющие смысла.

На партах, как орудия инквизиции, стояли штативы с пробирками, горелки, колбы, пузырьки с реактивами.

И вот работа начиналась. Все панически переглядывались. Руки дрожали. Глаза то закатывались к потолку, то тупо читали надписи на пробирках, то с надеждой косились куда-нибудь вбок или под парту.

Химичка любила провокационно выйти из класса, а потом быстро зайти, застав половину класса на месте преступления. Но они, уже зная эту её вредную привычку, были осторожны.

А иногда она ходила между партами и отпускала убийственные реплики, от которых кровь стыла в жилах, а мозги совершенно отказывались варить.

Лабораторная по химии была самой нервной из всех контрошек. Если у тебя дрожит рука на сочинении, то за кривой почерк никто оценку не снизит. Да и двойка ещё не конец жизни.

Но когда трясущимися руками льёшь или сыплешь в пробирку неизвестно что, то дело сильно пахнет керосином.

Сегодня лабораторка ничем не отличалась от других. Химичка подошла к Воробьёву и Мырзину на первой парте в первом ряду, сделала своё любимое каменное лицо и голосом, в котором чувствовалась не то кислота, не то щёлочь, произнесла:

– Пол-урока прошло – всё в том же виде. Что, Воробьёв, у тебя там на потолке – таблица Менделеева? – И прошла дальше.

Там, где сидели отличницы, Лапшина с Крупенниковой, она даже не задержалась, только удовлетворённо сказала: «Та-а-ак…»

Но, пройдя ещё две парты, чревовещательно возгласила:

– Какая тут должна быть реакция? Что у нас окисляется? Что восстанавливается? – Она возвела глаза к потолку, как будто там отпечатался весь учебник химии.

У всего класса, кроме Лапши с Крупой, начали трястись поджилки и отключаться мозги.

Но вдруг она осеклась. У неё за спиной, в среднем ряду, что-то зашипело, потом раздался треск и истерический визг Ирки Кувалдиной.

Химичка резко повернулась на сто восемьдесят. Кувалда, вскочив, трясла руками над партой, с испугом глядя на свою драгоценную синюю юбку – гофрированную. А Кузьмичёв, весь надувшийся и красный, делал попытки вылезти из-за парты, над которой поднималось маленькое зловонное облачко.

В химичке откуда-то взялась настоящая кошачья прыть. Она рванулась, как герой на амбразуру, и выключила горелку. Но дело было уже сделано: неправильная реакция произошла и загадочная жидкость с шипением излилась на парту.

Химичка не стала комментировать. Всё тем же загробным голосом она велела переходить от практической части к письменной. А через пять минут прозвенел спасительный звонок.

На перемене оказалось, что одна штанина кузьмичёвских штанов покрыта экзотическими дырками неправильной конфигурации. Носясь по залу, все притормаживали возле него, чтобы поглядеть на это чудо химии. Что там у него в пробирке окислилось или не окислилось, но ясно было, что штаны уже не восстановишь.

В конце концов Кузьма пошёл и стал лицом к окну, делая вид, что зубрит литературу. Но и тогда суета и хихиканье вокруг него продолжались, а больше всех усердствовала Кувалдина – конечно, ведь юбка у неё никак не пострадала.

Лицо Динамиты (Доменики Сергеевны), когда она проходила по коридору, было ещё высокомернее, чем обычно, как будто она уже мысленно выставила все двойки за нашу самостоятельную. Когда Кузьма шёл на литературу, навстречу ему попался Босан – Борис Александрович. Он был физик и шёл на физику. Пару недель назад Босан попросил Кузьмичёва дать определение математического маятника. И, услышав, что математический маятник это «кое-что на ниточке», влепил ему пару, хотя на предыдущем уроке сам объяснял почти этими же словами: мол, неважно что, НЕЧТО! С высоты огромного роста физик всё же углядел диковинные дырки на штанах. Он остановился и, прищурясь, спросил своим неподражаемым басом:

– Что такое?

– Химическое явление, – не растерялся Кузьма.

– Формулу можешь сказать?

Кузьма молчал. Вот не может Босан без формул!