Фридрих Львиный Зев верхом на шмеле - Верена Райнхардт

Фридрих Львиный Зев происходил из древнего и славного рода наездников-шмелелетов. Но сам он, к сожалению, был белой вороной в собственной семье: не только не умел летать на шмелях, но и вообще этих созданий терпеть не мог. Поэтому, когда однажды вечером толстый шмель с громким жужжанием приземлился к нему на балкон и принялся деловито потягивать нектар из балконных цветов, Фридрих не на шутку испугался.

— Кыш! — завопил он, размахивая руками. — Брысь отсюда! Кыш!

Но шмель не обращал на крики никакого внимания и спокойно продолжал свое дело.

— Как же тебя прогнать? — недоумевал Фридрих.

Шмель был заметно крупнее хозяина дома и ни капли его не боялся. (Тут следует сказать, что сам Фридрих был очень, очень маленького роста, как и все в его семействе, ведь малый рост — необходимое качество для желающих летать на шмелях. Впрочем, в его случае и для нежелающих — тоже.)

Фридрих задумчиво разглядывал шмеля. И чем дольше он смотрел на незваного гостя, тем яснее видел, что полоски на нем не желтые, а золотые. Желая проверить, не сон ли это, Фридрих хорошенько ущипнул себя. Но ничего не изменилось: шмель продолжал жужжать на балконе, а полоски на нем оставались такими же золотыми. Раньше ничего подобного Фридрих не встречал.

Вдруг шмель оторвался от цветка и пробасил:

— Ты всегда так нерадушно гостей принимаешь?

Фридрих отпрянул и чуть не плюхнулся на пол.

— Фридрих Иоганн Львиный Зев, я не ошибаюсь? — осведомился шмель.

Фридрих кивнул. От удивления он не мог вымолвить ни слова. Наверное, это какой-то фокус. И чей это голос? Не может же шмель разговаривать сам!

— Единственный ныне здравствующий отпрыск знаменитого рода шмелелетов по прозванию Львиный Зев, верно? — уточнил шмель.

Фридрих снова кивнул. Мозг его лихорадочно работал. Может, кто-то вырядился в костюм шмеля забавы ради? Но нет, шмель выглядел вполне настоящим. В эту самую секунду он поигрывал крыльями, будто разминаясь перед полетом. Нет, это не костюм, совершенно точно!

— Я… Кхм… — Фридрих кашлянул. Он, конечно, не очень любил шмелей, но когда еще представится возможность побеседовать с говорящим животным? — Я не шмелелет. Родственники у меня действительно летали на шмелях. А я — нет.

Это была чистая правда. В шкафу у Фридриха стояло наследство от деда по отцовской линии — двадцать три кубка, с которых внук каждую субботу без особой радости, но с сознанием долга сметал пыль. Его прабабка с материнской стороны была известной шмелезаводчицей, в ульях которой взросло множество славных быстротой летунов. Дядя прославился на всю страну тем, что однажды во время состязаний, когда шмель сбросил его со спины, сумел превратить падение в тройное сальто назад — потрясающе элегантное решение, которое, правда, не спасло беднягу от перелома шеи при приземлении.

— Гм. Гм-м, — покачал головой шмель. — А сделаться шмелелетом ты не желаешь?

— Что ты имеешь в виду? — недоверчиво спросил Фридрих.

Гость усмехнулся:

— Ну, ты же наверняка знаешь, как шмелелетами становятся. Нужно приручить дикого шмеля, то есть взобраться ему на спину и продержаться до тех пор, пока он не выбьется из сил и не прекратит попытки скинуть седока. После этого шмель повсюду следует за приручившим его. А наездник получает свидетельство.

— Это я, конечно, знаю, — ответил Фридрих. — Но мне такого совсем не хочется.

— Правда? — шмель склонил голову набок.

И тут Фридриху пришлось признаться, что, возможно, он все-таки хотел бы стать шмелелетом… Отец впервые посадил его на шмеля в раннем детстве. От страха малыш завизжал и замахал руками и ногами, чем очень разозлил летуна. С тех пор Фридрих ни разу к шмелям не приближался, а на слегка высокомерные вопросы родственников о том, какое же поприще он думает себе избрать, неизменно отвечал: «То, что от шмелей подальше!». Но где-то в глубине души чувство несостоятельности грызло его, как мышь-полевка — корень дерева. По ночам Фридрих часто не мог заснуть и подолгу ворочался с боку на бок, размышляя, чем бы заслужить уважение родственников. Может, сделаться знаменитым изобретателем? Или поэтом? Или певцом? Нет, исключено. В его семье ничто не ценится выше верховой езды на шмелях. Так что никакие успехи в других областях родственников все равно не впечатлят.

— Может быть, — сказал Фридрих очень осторожно, — может быть, я тоже хотел бы стать наездником. А почему ты спрашиваешь?

— Почему бы тебе в таком случае не приручить меня? — предложил шмель. — Это очень легко. Я кроток и дружелюбен.

Сердце у Фридриха забилось быстрее. Говорящий золотой шмель! Наверное, это знак. Наверное, это его шмель. Шмель, которого он укротит. И когда он по праву сможет назвать говорящего золотого шмеля своим, никто больше не будет над ним смеяться. Но… ах, это слишком прекрасно, чтобы быть правдой!

— Тут наверняка какой-то подвох, — сказал Фридрих. — С чего это ты вот так просто предлагаешь себя приручить?

— Потому что тогда я смогу говорить, что меня укротил настоящий Львиный Зев. Звучит неплохо, а?

— Ну да… — неуверенно согласился Фридрих.

— Тогда вперед! Дела тут на полчаса. Приручить меня очень легко. Честное слово! Залезай.

— Но я уже в пижаме!

Шмель закатил глаза.

— Когда твой дед по материнской линии выиграл большие скачки на почтовых шмелях 1740 года, на нем вообще были одни плавки, да и те все в пыльце от шиповника.

— Откуда ты знаешь? — удивился Фридрих.

— Я большой поклонник верхового спорта, знаешь ли. Залезай давай! — повторил шмель, и на этот раз Фридрих послушался — полез шмелю на спину, хотя и с большой опаской.

В общем-то, это оказалось не так уж страшно. Мех у шмеля мягкий, держаться за него удобно.