Тоби Лолнесс. Книга 1. На волосок от гибели - Тимоте де Фомбель

Для своего возраста Тоби был невысоким — всего полтора миллиметра. И все-таки он не смог спрятаться в трещину коры целиком — наружу торчали ступни. Тоби замер. Его накрыла ночная тьма, затопив всё вокруг.

Тоби глядел на небо, усыпанное звездами — яркими, как никогда, в глубоких темных озерах ночи, что растеклись по краям огромных порыжелых листьев.

«Когда Луна отворачивается, звезды пляшут», — думал он, повторяя про себя: «Даже в раю небо не потрясло бы меня так, как сейчас. До глубины души, до глубины души…»

Понемногу он успокаивался. Ощущал затылком и шеей мягкость мха. Ночной воздух холодил влажные от слез виски.

Тоби забился в щель в черной коре. Нога перебита, на плечах ссадины, в волосах запекшаяся кровь. Руки в занозах горели от боли, крошечное истерзанное тело изнывало от усталости и онемело.

Несколько часов назад его прежнюю жизнь разрушили, и он не мог понять, зачем уцелел. Мальчик вспоминал, как ему, любопытному и непоседливому, все постоянно твердили: «Тоби, опять ты здесь?» А теперь он сам себе шептал: «Тоби, ты здесь? Опять?»

Да, он выжил, но невыносимо страдал от горя, которое было больше неба над головой.

Тоби не отрывал взгляда от небосклона — ухватился за звезды, как дитя за руку матери, чтобы не потеряться в толпе на празднике цветов. Он знал: «Если закрою глаза — умру».

Глаза, две мутные лужицы слез, таращились изо всех сил. Внезапно он услышал голоса. И мгновенно на него навалился страх. Их было четверо — ребенок и трое взрослых. Мальчишка нес факел, освещая им путь.

— Он где-то здесь, не мог далеко уйти, — сказал один.

— Поймаем его. Пусть ответит за все. Как отец и мать, — отозвался другой.

Глаза третьего светились во тьме желтыми огоньками.

— Уж он ответит, не сомневайся. Мы до него доберемся, — пробормотал он, сплюнув.

Тоби так хотелось, чтобы происходящее оказалось дурным сном: вот сейчас он проснется, бросится в спальню к родителям и будет плакать навзрыд… А его утешат, отведут в пижаме на кухню, зажгут свет, напоят теплой водой с медом, угостят пирожными, приговаривая: «Не плачь, Тоби, малыш, теперь все хорошо, все хорошо».

Но он по-прежнему, дрожа с головы до пят, прятался в узкой трещине и безуспешно пытался улечься так, чтобы не было видно слишком длинных ног. Мальчика тринадцати лет травили всем миром, его мир восстал против него.

Затем Тоби услышал еще один голос, и холод и страх этой чудовищной ночи затмила душевная боль.

Заговорил один из самых близких ему людей, Лео Блю, его лучший друг.

Они познакомились, когда обоим не было и пяти. Лео попытался украсть полдник Тоби, а тот с ним просто поделился, и с тех пор они продолжали делить поровну все, что им выпадало: радости и горести, вкусности и наказания.

Лео жил у тетки. Его родители умерли. От отца, Эля Блю, знаменитого искателя приключений, ему не осталось ничего, кроме бумеранга из светлой древесины. Многочисленные несчастья рано закалили мальчика, сделали по-настоящему сильным, способным как на подвиги, так и на преступления. Тоби ценил его лучшие качества — ум и отвагу, стараясь не замечать дурного.

Вскоре Тоби и Лео стали не разлей вода. Одно время их даже называли «Тобилео», в одно слово.

Когда родителям Тоби предстояло переселиться на Нижние Ветви, мальчики, чтобы не расставаться, спрятались под почечными чешуями. И просидели там два дня и три ночи, пока их не нашли. Тоби вспомнил, что тогда впервые увидел, как его отец плачет.

Однако теперь, холодной ночью, Тоби, испуганному и одинокому, забившемуся в трещину коры, казалось невероятным, что прежний Лео Блю стоял вот тут, совсем близко, и размахивал факелом во тьме. Это был, наверное, уже другой человек.

— Мы поймаем тебя! От нас не уйдешь! — взвыл лучший друг Тоби, и сердце мальчика чуть не выскочило из груди.

Крик эхом отражался от ветвей.

И тут он ясно вспомнил один эпизод из детства.

Когда Тоби был совсем маленьким, ему подарили ручную тлю по имени Лима. Он еще не умел ходить, и она возила его на спине. Но однажды в разгар игры Лима вдруг сбросила его наземь, пребольно укусила и едва не затоптала. Она взбесилась, и родителям пришлось ее усыпить. Тоби запомнил глаза обезумевшей Лимы: потемневшие, словно кора под дождем. Мама сказала тогда: «Лима сошла с ума, и такое может случиться со всяким».

— Мы поймаем тебя!

Лео вопил, как дикарь, и Тоби подумал: какой страшный взгляд, должно быть, у него сейчас. Глаза бешеного животного, потемневшие, словно кора под дождем.

Преследователи приближались, тыча в каждую выемку, в каждую расщелину копьями с острыми наконечниками, — Тоби догадался об этом по стуку. Они разыскивали его. Упорно, с азартом, будто охотились на термитов: раз в году, весной, отцы с сыновьями гнали зловредных тварей, взбираясь на самые отдаленные ветви.

— Уж мы его выкурим из норы!

Голос прозвучал совсем рядом, и Тоби ощутил на щеке горячее дыхание говорившего. Или ему почудилось? Мальчик лежал, не шевелясь, даже не решался закрыть глаза. Тьму прорезал свет факела, копья шарили всё ближе.

Острие глубоко вонзилось в кору возле виска. Крошечное тело мальчика парализовал ужас. Он по-прежнему не отрывал взгляда от неба, которое теперь почти скрылось за силуэтами охотников. Они нашли его. Все кончено.

Внезапно тьма поглотила пламя. Раздался яростный крик:

— Чтоб тебя! Лео! Ты же факел потушил!

— Я его выронил… Простите. Он упал и погас.

— Придурок!

Другого факела у них не было, пришлось продолжить поиски в непроглядной тьме.

— Нас не остановишь! Не на таких напали. Все равно мы его найдем!

К трещине приблизился еще один охотник и стал ощупывать ее края. Тоби чувствовал, как чужие пальцы подползают к его лицу. От мужчины несло спиртным — он явно был пьян, — непослушные грубые руки хватали лишь воздух.